Пианист Лука Окрос — о музыке, грузинском вине и современной попсе

— Вино и музыка — идеальное грузинское сочетание!

— И я так подумал. Сейчас я привожу в Англию натуральные вина. На самое деле я думал об этом давно, но до пандемии мне постоянно не хватало времени, чтобы открыть компанию, найти поставщиков, получить лицензии. К тому же у меня были достаточно высокие требования по части натуральности вин. Мы долго искали винодельни: разные были люди, разные требования, цены. В итоге я познакомился с супружеской парой, которая практически с нуля начала производить натуральное вино в Кахетии восемь лет назад, и они мне сразу понравились. Это огромный проект — у них виноградников на 21 гектар! Сейчас там строится большой комплекс в старинном грузинском стиле: гостиница, дегустации, выставки и концерты.  

В общем, было непросто. Но меня радует то, что по мере выхода страны из локдауна у ресторанов и магазинов просыпается все больший интерес к натуральному вину.

— С вином разобрались. А как вы оказались в Лондоне?

— Практически случайно. В конце пятого курса у меня не было четкого плана, куда пойти учиться дальше после Московской консерватории. Один из моих профессоров, Александр Бондурянский, увидел меня в коридоре и сказал: «Завтра будет прослушивание в Королевский колледж музыки в Лондоне — надо сыграть. Я тебя записал». Была уже вторая половина дня. С утра — играть часовую программу, а у меня последний год учебы, сессия, зачеты. Но, естественно, я согласился. Утром пришел и отыграл перед директором колледжа и деканом факультета фортепиано. Затем было небольшое интервью, и на этом все закончилось. 

Через месяц я получил официальное приглашение — полную стипендию и место в Королевском колледже музыки. Потом я подавал на визу (это было мучение), но благодаря хорошим людям, которые мне помогли и с финансовой стороной, и с документами, я сдал IELTS, получил разрешение и приехал в Лондон в 2013 году.

— Сложно ли было учиться здесь по сравнению с Россией?

— В первое время у меня был языковой барьер, хотя английский я уже хорошо знал, просто не хватало практики. А ведь слушать лекции на английском и русском — большая разница. Я не успевал записывать, было достаточно непривычно в начале, но на самом деле все оказалось намного проще. Позиция преподавателей здесь простая: «Хочешь — учись, не хочешь — не надо». То есть приходишь на экзамен и показываешь свои результаты. В Москве требования были намного жестче, а здесь тебя кидают в свободное плавание. Если ты не готов к этому — можно потеряться. Но, с другой стороны, если ты настроен на обучение, тебе это интересно, то открываются прекрасные перспективы. 

— У меня нет музыкального образования, поэтому я знаю о различиях систем обучения в Англии и в России только из разговоров с людьми. И я не раз замечала, что музыканты часто говорят о преподавании «русской программы», которая, по всей видимости, высоко ценится в мире. Чем она отличается от того, чему обучают здесь?

— Это вопрос традиций музыкальной школы. Возьмем Москву: в каждом районе там есть своя ДМШ — Детская музыкальная школа, которая так или иначе профессионально готовит ребят. Просто кто-то из них доходит до конца и строит карьеру в музыкальной сфере, а кто-то продолжает играть для себя. В Англии же, на мой взгляд, обучение строится на более общих принципах. Здесь есть всего пара профессиональных школ, и создается ощущение, что если ты хочешь развиваться в этой области, то ты идешь туда — другого варианта нет. Там, наверное, обучение проходит более интенсивно, чем в обычных общеобразовательных школах. 

— В Англии труднее стать гением или доказать, что ты способен на большее?

— Сложно сказать однозначно. Думаю, секрет в том, что русская система образования построена на детальном изучении музыки, хотя это не всегда приводит к положительному результату. Я сам знаю множество примеров, когда с пяти лет родители натаскивали ребенка, и до восемнадцати у него была только музыка, музыка, музыка… А потом, повзрослев, человек понимает, что он совсем не хочет заниматься музыкой. Но кроме нее он ничего не знает! 

Я хочу подвести, наверное, к тому, что у обеих систем есть и минусы, и плюсы. На мой взгляд, если бы в Англии музыкальные предметы проходили чуть более углубленно, а в России концентрировались и на других важных темах — это было бы оптимально для получения хорошего результата. 

— Получается, что Россия — про творчество, а Англия — про жизнь и про то, с чем реально сталкиваешься после выпуска из университета?

— Здесь, например, не пишут нормальные нотные диктанты, по-другому учат гармонию, полифонию, анализ формы. Это музыкальные предметы, которые мы сидели и зубрили в детстве до посинения. Зато, получая высшее образование в Англии, меня приятно удивило, что, помимо музыкальных предметов, в нашей программе были лекции по бизнесу, PR, маркетингу, работе в социальных сетях — то, что понадобится в реальной жизни.

Но ведь это все нормальное явление: когда ты оканчиваешь вуз, тебя отправляют на практику и просят забыть то, что ты учил, — все начинается заново. Так выходит и с музыкой. Все зависит от человека — это индивидуально. Но если ты умеешь только играть на инструменте, этого недостаточно.

— Мы уже начали разговор о Москве и России, но упустили важную часть пазла — Грузию. Как и когда вы уехали оттуда?

— Впервые мы с мамой оказались в Москве в 1998 году. Все началось с посла России в Грузии Феликса Станевского и его жены — мы познакомились, когда мне было пять лет. С тех пор они меня опекали, и мы до сих пор поддерживаем очень теплые отношения. С их помощью мне удалось попасть на прослушивание к Владимиру Спивакову. А на следующий день Спиваков объявил, что я становлюсь стипендиатом его фонда — мне было девять лет. Тогда же начался процесс моего переезда, потому что в Тбилиси, и в Грузии в целом, была очень тяжелая экономическая ситуация… В общем, совсем не до музыки было. Мы занимались на доисторических инструментах, без отопления зимой — в куртках и перчатках, у которых обрезали кончики пальцев, чтобы касаться клавиш. 

Пару лет нам понадобилось на то, чтобы переехать. Было сложно в первую очередь финансово: в Москве совсем другие цены, очень мало знакомых. И только в 13 лет я окончательно переехал в Россию, конечно, благодаря многим московским грузинам и не только. Там была целая армия добрых людей, которые поддерживали меня. В Москве у меня уже началась активная концертная деятельность, поездки за границу. В 18 лет я выступил в нью-йоркском Карнеги-холле. Так началась моя музыкальная карьера.

— Когда вы начали увлекаться музыкой?

— Сначала я начал петь — мне было около трех лет. Включал песни, не знал слов, но пел. Родители отвели меня в школу, чтоб показать преподавателем. Но там я всегда молчал — стеснялся. Один раз учительница взяла меня за руку и попросила спеть, а у меня началась истерика, что кто-то меня тронул (смеется). На этом пение закончилось. 

Но выразить себя через музыку мне все-таки хотелось. У нас дома было пианино, и вскоре я начал играть — час, два, три. Мне было четыре года! В музыкальной школе меня прослушали и обнаружили наличие абсолютного слуха. За месяц я освоил годовую программу обучения. В четыре года я уже писал ноты, читал с листа. Конечно, спасибо родителям, что обратили внимание и уследили, несмотря на то, что тогда, конечно, не до музыки было.

— А до чего было? Что происходило тогда в стране?

— Найти еду, согреть детей. Не было ни газа, ни отопления, ни электричества. У нас тогда шла, по факту, гражданская война: в городе стреляли, ходили солдаты с автоматами. И среди всего этого — я со своим пианино. Современная Грузия, к счастью, очень далека от того, что я помню. Я там прожил практически до 2004-го, так что самые «веселые» годы я еще застал. 

— Родители уехали вместе с вами в Москву?

— Только моя мама, а два брата и папа остались в Грузии. Мне было 13, они не могли отпустить меня одного.

— Как вы жили? Часто приезжали в Грузию?

— Очень редко, может, раз в год, потому что было дорого и тяжело туда добираться. Первые пару месяцев мы ночевали у знакомых, как и многие в те времена, затем три года прожили в общежитии при училище. Это было очень своеобразно — настоящая школа жизни, но в целом время прошло нормально. Самая большая проблема заключалась в том, что я практически не говорил по-русски и учил язык на месте. Первый год у меня был дикий акцент, а слова я, в основном, учил по мультфильмам.

— Говорят, что грузины — очень музыкальная нация. Когда видишь грузина, то с высокой вероятностью можно сказать, что он поет. Как это объяснить?

— Действительно, дети в Грузии частенько бывают очень музыкальными. Не зная нотной грамоты, они обладают прекрасным слухом. Возможно, это заложено в нас генетически с давних времен. Ведь, когда появилась полифония грузинского фольклора — многоголосие, нотной грамоты еще не было. В деревнях люди до сих пор не знают, что такое «фа», «ля», но они поют так чисто, что вопрос о знании нот отпадает. Кроме того, в грузинах много артистизма. Десятки творческих людей вышли из страны с населением в три миллиона, начиная от Баланчина, который практически создал американский балет, заканчивая такими художниками, как Пиросмани. И я говорю не только о грузинах, но и о тех, кто вдохновлялся страной. Сколько поэтов приезжали туда, включая Пушкина и Лермонтова! Все они находили что-то особенное в Грузии.

— Сейчас Грузия становится все более популярным направлением для туристов. Конечно, многих россиян расстраивает ситуация с закрытием авиасообщения, но они все равно туда доезжают. Плюс добавляются путешественники из Европы. Как думаете, какие у страны перспективы? Зачем вообще ехать в Грузию? 

— Грузия — очень необычная страна. Туда едут в первую очередь за отношениями между людьми. Поесть и выпить вина можно где угодно, но отношения, которые ты выстраиваешь в этой стране, совершенно особенные. Приезжаешь, и за пару дней у тебя появляются друзья — я знаю сотни таких историй. К гостеприимству добавляется невероятной красоты природа — живая, дикая, настоящая. Надо тебе на гору? Едешь не на подъемнике, а идешь пешком. В самом неожиданном месте увидишь церковь на скале и подниматься будешь чуть ли не на веревках. Это интересный опыт. 

Но важен и настрой самого путешественника. Если ты едешь в страну, чтобы пожить в сетевом отеле, который будет таким же, как и в любом другом городе, то лучше выбирать иное место. А вот если ты ищешь необычные приключения с людьми, то это правильная страна.

— Как вы сейчас ощущаете себя в Грузии, когда приезжаете? Волнительно ли выступать перед местной аудиторией?

— Очень. Я бы сказал, что в Грузии одна из самых критичных публик. И тот факт, что я грузин, вызывает у них более острую реакцию, чем если бы я был иностранцем. Потому что у нас до сих пор остается «культ иностранцев», который был, наверное, во всех постсоветских странах. Кто бы ни приехал из зарубежных исполнителей, это априори считается качественным. Даже обидно иногда бывает, если честно. Но я стараюсь с понимаем к относиться к таким вещам — они помогают мне держать себя в тонусе (смеется). 

— Что вы исполняете? Что пишете? Что любите в музыке?

— Играю в основном классико-романтическую эпоху. Любимый композитор — Рахманинов, дальше — Шопен, Шуман. Пишу в неоромантическом стиле, иногда ближе к киномузыке. Но вообще я люблю не только классику: слушаю и Queen, и Beatles, и Фрэнка Синатру.

— Ну… для многих, а особенно для современной молодежи, это тоже классика.

— Согласен (смеется). Тогда могу послушать 2Pac! Но современную попсу я не очень люблю — не могу отличить, кто и что поет. Надеюсь, это просто кризисная стадия, и однажды современная музыка вернется к более комплексным вещам. В целом примитивизм в искусстве превратился в тенденцию: сегодня многие рассчитывают на «массу». Но «масса» ведь тоже может прийти на концерт чуть-чуть более подготовленная. Мы ведь не просим знать наизусть все оперы Вагнера, но небольшая подготовка может сделать мир классической музыки крайне привлекательным. 

В этом отношении, конечно, классическим музыкантам бывает тяжело. Помогают социальные сети, которые я стараюсь активно вести. Перед многими из нас стоит большая дилемма: переходить на попсу и играть на чувствах или держаться на определенном уровне, а затем наблюдать за реакцией аудитории. Очень легко взять и сыграть популярную музыку, но я все-таки считаю, что моя задача не в этом.

— А в чем ваша задача?

— С помощью музыки вызвать эмоции. Сделать так, чтобы люди задумались о разном, чтобы была глубина в том, что я делаю. Музыка — это язык, комплексное явление, вбирающее в себя и литературу, и театр, и многое другое. Это элемент, который объединяет философию, красоту, идеологию и простоту. Но, в каком-то смысле, гениальную простоту.