Загрузка ...
Часть первая. Детство.
Центральный двор Westminster School вымощен свежим булыжником, так что подошвы ботинок слегка скользят и надо чеканить шаг внимательно.
По периметру жмутся друг к другу здания XVII-XVIII вв.: библиотека, общежитие, административные корпуса. За библиотекой маячит костлявый силуэт Вестминстерского аббатства. Храм, где венчают на царство и хоронят английских королей и королев, — домовая церковь школы. Пению иерусалимского хорала Блейка учеников тренируют под ее тысячелетними готическими сводами.
За Вестминстерским аббатством правее — здание Парламента, а левее — Вайтхолл, средоточие исполнительной власти. Многие выпускники в итоге оказываются в парламентских или министерских проходных, а кое-кто добирается до короткой улицы Даунинг-стрит в пяти минутах ходьбы от школы. Westminster School — главный конкурент Итона по числу школяров, ставших британскими премьерами.
Я иду по школьному двору в архив, чтобы посмотреть на школьные журналы времен учебы Кима Филби. Он был то вратарем, то нападающим футбольной команды, а то играл в школьном театре в шекспировских пьесах. Вот он на фотографии труппы, одетый во что-то восточное. А вот отчет о футбольном турнире, где он забил семь голов. Вот написанные его собственной рукой итоги 1926 года, наполовину состоящие из латинских крылатых фраз и чего-то английского, но от времени и лихости почерка — не очень разборчивого.
Я листаю эти журналы, рассматриваю юное лицо Кима на фотографиях и, конечно, пытаюсь прочитать во всем этом намеки на его будущее. Но их нет, этих намеков. Обычный мальчик из хорошей семьи, увлеченный своим настоящим в привилегированной школе.
Его одноклассник Тим Милн, племянник автора «Винни-Пуха» Алана Александра Милна, вспоминает, что за все годы в школе Филби едва ли не единственного ни разу не пороли розгами. При этом он не проявлял особого усердия в учебе, а когда его пытались заставить пройти конфирмацию, ошарашил священника сообщением, что до сих пор не был крещен. Но все сходило ему с рук.
Каким-то образом он сумел отвертеться от участия в занятиях по начальной военной подготовке. Ее ненавидели все, потому что детская шерстяная форма была страшно неудобна и в ней во множестве водились блохи. Но все послушно исполняли свои роли, а Филби проводил дни военных занятий, стуча мячом о стены физкультурного зала.
Британия двадцатых годов была чем-то вроде трехслойного клаб-сэндвича. С одной стороны, одна из держав-победительниц в Первой мировой войне, с другой, она понесла в этой войне потери такого масштаба, что и сто лет спустя они переживаются как главная национальная трагедия в истории. А с третьей стороны, Британия, еще донашивая кринолины викторианской эпохи, уже начала рассыпаться как Главная Империя в Истории Человечества, понемногу сдавать территории, отдирать с мясом Ирландию и отчаливать из Индии.
Благодаря усилиям министра внутренних дел Черчилля и его единомышленников ей удалось обойтись без пролетарской революции, упаковав социалистические идеи в цивилизованные формы лейборизма. Тогда появилась эта характерная застройка многомильными цепочками двух-трехэтажных таунхаусов, стиль которых можно охарактеризовать как «тюдоровский на минималках». На смену извозчикам пришли кэбы, и в Лондоне стало свежо пахнуть только гарью и выхлопными газами. Миллион тонн лошадиных экскрементов больше не украшали Риджент Стрит и Стренд. Все прочее замечательно описано у Вудхауса и Ивлина Во. Англия начала вылезать из скорлупы собственного эго и стала более открытой и чувствительной к тому, что происходит за пределами ее уютного мирка.
Она не перестала быть той самой «старой доброй», но в ней кроме милитаристского и пуританского начал появились другие массовые потребности. Например, интерес к равенству не только перед богом или законом, но и перед людьми.
В Англии ценят эксцентричность, это часть местного понимания свободы. Отец Филби большую часть жизни прожил на Востоке, был советником индийского вице-короля и доверенным лицом султана Ибн-Дауда, жил с бедуинами, принял Ислам и завел себе вторую жену из саудовских рабынь. Был выдающимся арабистом своей эпохи, вшестеро увеличил коллекцию артефактов Британского географического общества, ночевал в пустыне, ел верблюжатину, называл сына не его настоящим именем Харольд, а Кимом, в честь главного героя одноименного романа Киплинга. Он мог зарабатывать деньги довольно экзотическим способом. Британская администрация, чтобы стимулировать изучение чиновниками восточных языков, объявило существенное финансовое вознаграждение за сдачу языкового экзамена. Сент-Джон Филби был полиглотом и свободно владел чуть ли не дюжиной наречий — от арабского до пенджаби. С легкостью сдав экзамены, он сорвал джек-пот, что-то около пятидесяти тысяч фунтов в сегодняшних деньгах.
Ким Филби родился в Индии, но его мать Дора была не в восторге от местной жизни и глубокого погружения в нее мужа, поэтому вернулась с трехлетним сыном обратно в Англию.
Кима в основном воспитывала бабушка в Суррее, но, судя по всему, не слишком его прессовала. Большую часть времени он был предоставлен сам себе, любил слушать музыку, читать, легко сходился с людьми, был своеобразно остроумен (Милн был уверен, что историю с некрещением Филби выдумал) и увлекался фокусами.
Однажды он позвал несколько одноклассников в свою комнату, чтобы показать им некий гальванизирующий эффект. На столе стояла конструкция из проволоки, к которой были подсоединены проводки. Ким стал проводить некие манипуляции, в результате которых громыхнул взрыв и комнату озарило сияние, как от шаровой молнии. Это короткое замыкание могло лишить СССР победы при Курской дуге и секретов атомной бомбы, но все участники эксперимента, включая организатора, выжили.
Уже учась в Кембридже, Филби рассказывал о Вестминстерской школе как о гнезде порока, в котором ему, чтобы выжить, приходилось постоянно подвергаться содомизации, но все его одноклассники в один голос уверяют, что он не был гомосексуалистом. Такие вещи в закрытых социумах очень быстро становятся достоянием общественности, а Ким никогда не проявлял даже намека на подобное склонности и не участвовал в обычных для мальчиков разговорах о проблемах пола. Никто даже никогда не видел, чтобы он ходил по малой нужде. Все, что связано с физиологией, было для него табу. Как для Венички Ерофеева, сказавшего, что он не может нарушить некоторые границы интимного и заявить во всеуслышание: «Я сс…ть пошел!»
Страсть к театральным маскам, тщательное сохранение границ собственное личности, пацифизм, которым он объяснял свой отказ от участия в уроках НВП, — пожалуй, единственные свидетельства, которые можно было бы подшить к личному делу о том, как из выпускника частной школы получился один из лучших шпионов в истории, человек, который больше всего на свете ненавидел войну.
Ким Филби окончил Вестминстерскую школу в 1929-м. Тогда он еще не знал, что война снова на пороге.
Я закрываю подшивку школьных журналов. Они переплетены в обложки с мягким красным бархатом. На последней школьной фотографии Ким, довольно высокий и худой, стоит на сцене в компании одноклассников после представления шекспировской «Бури». По его костюму трудно понять, какая ему досталась роль.
Семнадцатилетний юноша с легкостью получил место в кембриджском Тринити-Колледж и отправился туда, чтобы посвятить себя изучению истории. Позднее выяснится, что на самом деле — для того, чтобы историю делать.
Конец первой части. Читать дальше.
Фото на обложке: Mirrorpix / Legion-Media
