Комментарии

Илья Гончаров – почему россияне (почти) не протестуют

Этот текст – не попытка оправдать или избавить себя или кого-то еще от последствий, которые рано или поздно настигнут Россию, россиян, русских (друзей русских, бывших друзей русских или тех, кто хоть раз в жизни жал руку россиянину). Это просто попытка объяснить «в кругу семьи», почему мы такие.

07.11.2022
Илья Гончаров
Илья Гончаров

Мнение автора, как водится, может не совпадать с мнением редакции. Также оно может быть необъективным и даже ошибочным, потому что это мнение. И разумеется, оно может нравиться или не нравиться. Велкам делиться ответами в соцсетях.

Чтобы объяснить, почему бессмысленно винить всех русских поголовно в отсутствии деятельного протеста, надо понять, что там, за поребриком, какая там конфигурация.

А там не одна категория жителей, а две. По правде, даже больше, но я не буду расписывать все подробности, а для простоты сведу к понятной аналогии (это как число «пи» приравнять к 3: в расчетах не сработает, но на пальцах показать можно).

Первый народ – это власть. Он же чекисты, он же силовики.

Второй – все остальные.

Первый всю жизнь насилует второй. Второй выживает, как умеет.

Больше всего Россия напоминает дом скопинского маньяка, похитившего в 2000 году двух девушек и посадившего их в бункер. Маньяк Виктор Мохов – он как Путин (даже внешне похож).

«А Катя Мартынова и Лена Самохина – они как будто простые русские?» – предположите вы.

Ход мыслей верный, но нет, не они. Поскольку царь-Сталин-Путин насилует Россию не три с половиной года (как скопинский маньяк Мартынову и Самохину), а несколько столетий, то простые россияне – это скорее дети, рожденные ими в бункере от насильника.

Представьте, что скопинский маньяк не отнес одного из рожденных его жертвой Леной Самохиной детей (всего их было трое) и не оставил в подъезде. Представьте, что он оставил одного в бункере. И он вырос. В отличие от Кати и Лены, которые имели хотя бы воспоминания о том, что такое быть свободными людьми, у него нет даже воспоминаний. Он уже рожден в бункере. Это его естественная и единственная среда.

Его даже, в отличие от Кати и Лены, можно выводить на улицу погулять без поводка. Ему и в голову не придет, что он может куда-то убежать. Да и бежать ему некуда.

Представили?

А вот теперь спросите у него с высоты вашего белого пальто, почему он не возьмет камешек и не размозжит Мохову черепушку.

Он посмотрит на вас пустыми глазами и скажет вам, что ему Мохов не велел. Не говоря уже о том, что Мохов – его кормилец, поилец и дает ему яблоки и игрушки.

Хотите знать, как он выглядит? Вспомните, как выглядит Вадим Шишимарин, первый российский солдат, которого судили в Украине за убийство мирного жителя. Вспомните этот испуганный взгляд. Вспомните его ответ суду: «Я не хотел его убивать. Я выстрелил, чтобы от меня отстали».

Вот Шишимарин – это дитя насильника и его жертвы. Рожденный в выученной беспомощности, продукт и проводник русского ада. Нет для него более страшной муки, чем гнев насильника.

В России крепки шишимаринские традиции, и они гораздо древнее путинских десятилетий. Вспомните истории о том, как русские солдаты, победившие немецких фашистов, лебезили перед тыловыми секретарями. Вспомните «Смерть чиновника». Герасима и Муму. Вспомните примерно любую русскую эпоху – и вы в любой найдете запуганное существо, до смерти боящееся того, кто выше, и гавкающего на тех, кто ниже. И иногда убивающего их, чтобы только на него не орали прапорщик Кафуров, опричник Малюта, барыня, милиционер (нужное подчеркнуть).

Вот Шишимарин – он такой. И винить его в этом и требовать: «А ну-ка немедленно стань другим!» – довольно бессмысленно. Шанс на то, что он возьмет и изменится, ничтожно мал.

«Но ведь не все же одинаковые. Есть и те, кто все-таки пытаются сопротивляться», – возразите вы.

Верно, не все так просто. Человеку свойственно стремление к воле от природы (в некоторых европейских странах на этом основании заключенным даже не увеличивают срок за попытки побега – дескать, против природы не попрешь). И даже рожденный в бункере может рано или поздно обнаружить, что свобода лучше, чем несвобода, не говоря уже о том, кто имел опыт свободной жизни.

И тут имеет значение, насколько к этому готов маньяк. Это вторая вещь, о которой я хотел сегодня написать.

Дело в том, что в длительном противостоянии всегда побеждает тот, кто лучше подготовлен и организован.

И что мы имеем:

С одной стороны, слесарь Мохов, который несколько месяцев строил бункер, продумав каждую мелочь и в деталях прописав все процедуры. Вот тут они будут жить, вот тут у них будет поступать воздух, вот тут я их буду насиловать, сюда я буду приносить еду и воду, отсюда буду забирать отхожее ведро, а вот так я замаскирую вход, а вот здесь я буду хранить ключи.

Маньяком не становится лишь бы кто. Всякий психолог вам скажет, что, мучая жертву, маньяк наслаждается не столько сексуальной стороной вопроса, сколько контролем, запугиванием и подавлением. Думать стратегически и учитывать все детали на годы вперед – все это свойственно маньяку.

С другой стороны, две девочки-подростка, имевшие неосторожность сесть в чужую машину.

Так себе баланс сил. Девочкам удалось вырваться, только когда маньяк спустя три с половиной года расслабил хватку и нарушил собственные правила безопасности – привел жертв из бункера в дом и познакомил с соседкой.

Для России таким маньяком был и остается Кремль. Веками. За редкими исключениями.

Начнем с того, что любой власти свойственно быть более организованной, чем населению. У нее работа такая. Но власть бывает слабой, бывает сильной, а бывает как маньяк Мохов – параноидально озабоченной собственным самосохранением => подавлением и запугиванием людей.

И коллективный Кремль именно всем этим веками и занимался. Профессионально, методично, создав целую науку террора против собственного населения, опутав его тремя слоями колючей проволоки и столетиями выученной беспомощности.

Довольно глупо ожидать, что, когда маньяк в очередной раз лезет в бункер насиловать своих жертв (кстати, реальный Мохов изнасиловал каждую из своих пленниц около 900 раз), они предпримут какие-то особенные попытки сопротивления. Все, что остается тем, кто способен думать о побеге, – это строить какие-то очень слабые, ненадежные, легко распознаваемые и уничтожаемые насильником планы сопротивления.

Катя и Лена пытались что-то делать: узнали имя и адрес Мохова, прочтя его на конверте (ошибка маньяка). Подложили записочку в пеленку младенца, которого папаша относил в подъезд. Тут папаша не сплоховал – записочку нашел и ликвидировал. Потом наказал их.

Вот та немногочисленная российская оппозиция, которая до недавнего времени пыталась сопротивляться Путину, была примерно такой же беспомощной. Разница между скопинским и кремлевским маньяком, однако, была в том, что Путин мог себе позволить дать сбежать из России тем, кому не нравится. Он, в отличие от Мохова, действует открыто и не боится правоохранительных органов.

Завершая эту грубую и несовершенную аналогию: сейчас он дает сбежать Кате и Лене – через условный Верхний Ларс. А себе оставил ребенка – самого бесправного, необразованного, слабого и неспособного к сопротивлению из обитателей бункера. Будет теперь насиловать его.

Бессмысленно предъявлять россиянам, что они не защищают Украину от Путина. Они годами не могли защитить самих себя. Это как примерно обвинять в бездействии Катю и Лену, если бы Мохову вздумалось пойти на улицу и для разнообразия изнасиловать кого-то на соседней улице.

И еще более бессмысленно было бы обвинять в этом рожденного в бункере ребенка маньяка и его жертвы.

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: