Английские заметки украинки. Часть 10: «….»

Как представляет процесс вечернего закрытия кафе оптимист? Азартно хрустя крупными купюрами и радостно читая рапорт терминала, подсчитать выручку. Небрежно смахнуть с зеркальных полок крошки, оставшиеся от распроданных пирожных. Специальными составами и кистями элегантно прочистить кофе-машину. Приворожить опоздавших посетителей, мол, сожалею, уже отправила отчет в финансовый отдел и не могу принять вас, но зато завтра – скажите, какой суп вы любите, и я добавлю его в заказ, который как раз сейчас готовлю для кухни!..

Пессимист видит все иначе. Тотальный клиннинг – там, где не справляется посудомоечная машина или швабра драим вручную. Затаскивание инвентаря на склад – к вечеру столики всегда превращаются в тяжелые столы, а их количество близится к бесконечности. И, наконец, мое любимое – вынос громадных мусорных пакетов к городскому скопищу баков, среди которых твой, конечно, стоит в самом конце, и риск свалиться в обморок от окружающей зловонности растет с каждой секундой…

На самом деле мы делаем и то, и другое, и еще массу всего. Все мы тут, кроме основных обязанностей, немножко бухгалтера, немножко маркетологи, а также грузчики, уборщики и бюрократы, маниакально наполняющие показателями температур холодильников таблицы, которые, скорее всего, никто никогда не проверит. Если я когда-то открою собственный бизнес, то, в какой бы отрасли он ни был, приоритет в команде получат бывшие сотрудники кафе. Желательно нашего, потому как нотки благородного безумия, которыми мы отличаемся от других заведений, еще никому не мешали. 

Короче, время Ч уже пришло, и мы готовимся к закрытию.

Я не спешу опустошать витрину, так как одна из регулярных клиенток еще не заходила. Прекрасная Алекса. Стильная, яркая, и несмотря на, мягко говоря, солидный возраст, всегда невероятно энергичная.

— У внука дома говорящая колонка. Зовется Сири. Он купил мне такую же и назвал ее в честь меня. Так приятно! — рассказывала она когда-то. Так мы узнали ее имя, до сих пор не разобравшись, шутила она или действительно не знает, что имя колонке дал еще производитель.

Алекса ходит к нам издалека. Всегда по вечерам, всегда с детской коляской, в которой восседает ее любимая собачка. Вот уже несколько месяцев собачка собирается умирать от старости и отказывается от еды. И только сосиски из нашего кафе возвращают ее к жизни. Я не знаю, почему Алекса не скупит все сосиски сразу оптом, не знаю, почему собачка не соглашается на другую еду, но умиляюсь каждый вечер, когда эта парочка заходит к нам с рассказами о том, как сложно было им до нас добраться, и как же они рады, что мы еще не закрыты.

Две сосиски собачке (мелко порезать, немножко подогреть), а хозяйке латте в стеклянном бокале и… сигарета. Алекса позволяет себе лишь по одной сигарете в день, к тому же скрывает свое курение от детей и внуков, поэтому хранит пачку у нас.

— Фуух, кажется, успели! — за мыслями об Алексе я умудрилась пропустить момент, когда она пришла, и даже не открыла вторую половину двери для коляски. Между тем, именно Алекса мне сейчас жизненно необходима: я заготовила шутку, и мы с нашим баристой — колоритным бразильцем Педро — поспорили, оценит ли ее большинство сегодняшних посетителей.

— Вам положить сахар в латте? — интересуюсь я.
— Нет, что вы! Как обычно: без сахара, — пугается она.
— Без коричневого сахара или без белого сахара? — невозмутимо спрашиваю я.
Алекса понимает. Вворачивает, мол, без сахарного сахара, пожалуйста, и мы вдвоем звонко и с наслаждением хохочем. 

Я ставлю галочку в свой список, и констатирую, что спор закончился вничью.
Но Педро не был бы собой, если бы на том остановился.
— Кошмар! — с досадой сообщает он, — Течь под посудомоечной машиной на кухне. Нам шеф сказал через полчаса все закончить, и так спешка, а тут такое…
Перемывать все кастрюли? Устранять последствия потопа? О, нет! Бросаю все и с перекошенным лицом бегу вниз в нелепой надежде что-то починить. И вижу… Одинокий пучок лука-порея нелепо примостившийся под нашей посудомойкой. Вот он, английский юмор! 

Хорошо, моих знаний языка уже хватает для понимания, что leak (течь) и leek (лук-порей) звучат одинаково, и розыгрыш, в общем, красивый.

Педро хихикает, наблюдая за моей реакцией. Показываю ему кулак, но тоже улыбаюсь.
Так, совмещая и тяжелую работу, и шутки-прибаутки, и аврал, мы завершаем свой рабочий день.

— Увидимся завтра! Хорошо поработали, — раскланиваемся, закрывая двери.
— А ты купила нам конвертики с сыром? — кричит в тот же миг младший сын с соседней лавочки.

Он наотрез отказывается заходить в кафе, потому что там нельзя шуметь, а значит невозможно записывать в планшет видеоролики о нашей жизни и болтать с папой. Обычно Игорь ждет меня на улице один, но сегодня особенная пятница: у старшего сына перерыв в учебе и есть возможность побыть с нами. Что, разумеется, решает в моей жизни множество проблем. 

Во-первых, я ужасно за него волнуюсь, а сейчас полная тревоги болезненная черная дыра с названием «Как там Иван?» на время испарится. Во-вторых, тащить полчаса в горку на велосипеде, чтобы попасть в наш милый чердачок, мне нынче можно будет только себя, а велик с детским креслом и Игорехой достанется Ивану. В-третьих, пока я буду готовить ужин, старший сделает с младшим уроки. Наши добрые арендодатели всегда предлагают воспользоваться их кухней, но я стараюсь никого не беспокоить и научилась что угодно готовить с помощью микроволновки. Поэтому домашку дети будут делать прямо у меня перед глазами. Рядом, но сами — это удивительное счастье. Иногда мне даже жаль, что мы уже нашли отдельную квартиру для аренды и скоро переедем. В-четвертых, я просто очень по нему соскучилась. И как по сыну, и как по другу, с которым вечно на одной волне, и столько всего пережито вместе, что можно что угодно обсудить. 

Например, звездное небо во время обязательной предзасыпательной прогулки включает в нас обоих воспоминание о том, как давным-давно городской ребенок Игореша на вылазке в прекрасную летнюю украинскую ночь, впервые увидев мигающую звезду, кричал: «Смотрите, звезда загружается!» И тут же, не сговариваясь, мы оба вспоминаем, как в первые дни войны вышли ночью из машины размять ноги и, увидев огромные яркие падающие звезды, принялись загадывать желания, лишь потом сообразив, что это ракеты, летящие на города вдали. О первом мы вспоминаем вслух, чтоб посмешить Игореху, а о втором молча переглядываемся, чтобы не нагнетать. И это общее и многозначащее молчание на самом деле дорогого стоит. 

— Сегодня я закончу свою повесть, — между делом бросаю я старшему, поравнявшись с их велосипедом. Ну а что? Надо ж когда-то признаваться. — И это будет самый нелюбимый, самый неправильный и грустный финал из всех, что были у моих книг.
— Ты же писатель, мама! — удивляется Иван. — Разве не ты решаешь, чем и когда закончится твоя история?
— Увы… Я бы хотела по-другому, но время вышло и затягивать нельзя.

Я сбавляю скорость, чтоб не вдаваться в грустные подробности. Автор всегда заложник — и логики сюжета, и концепта, и фактажа. Особенно в биографических заметках. Когда я только начинала этот цикл, хотела постепенно набрасывать самые яркие отрывки из разного времени суток, описывав в итоге все последовательно от рассвета до отхода ко сну. Ну, чтоб получился эдакий «Один день типичной украинской беженки». При этом я, конечно же, была уверена, что, когда доберусь до поздней ночи, буду иметь все основания для happy end. 

Представьте только: засыпая, я получу известие от мужа – мол, ура, они капитулировали, детка. И тут же станут все звонить, писать и обниматься. А мои милые соседи и коллеги немедля съедутся под окна, чтобы поздравить и порадоваться вместе… Шампанское, восторги, слезы радости… 

Но, увы, нет. День закончен, все интересное рассказано, а я застряла в этой жизни, словно муха в янтаре, и мне уже буквально нечего писать… Война при этом все идет.  Поэтому финал моих записок выходит невеселый. Просто недавно написавшееся стихотворение:

Разлюби меня, если
на вопрос «как дела?» я отвечу «окей».
Все океи исчезли,
когда враг столпился у наших дверей,
и ракеты, летевшие в наших детей,
прилетели… В других.
Столь же маленьких, столь же смешных
и любимых. Виновных лишь в том,
что их мама не бросила дом.
Потому что – а как же потом?
Потому что – не пустят с котом.
Потому что – сосед не встает.
И вообще-то она тут живет!
Но все чаще звучит «тут жила»…
Вот такие мои «как дела?»

Разлюби меня, сразу
как скажу, что устала и уже не тяну. 
Из окопов ни разу
не просили сделать потише войну 
или, скажем, прислать на минутку жену, 
сына, мужа, «на ручки»… Зато
просят дроны, радейки, авто… 
Сложный список, лишь черт разберет. 
Разбирает, кстати. Всё достает,
грузит наскоро, а ангел везет 
тем, кто, вроде как, и не устает,
но не в счет уже ночей, что без сна.
Впрочем, как иначе – это война…
Что про нас, про тыловых, говорить?
До Победы нам придется не ныть. 

Разлюби меня, милый, 
если все же привыкну я порознь жить. 
Впрочем, как я забыла: 
Никогда ты не сможешь меня разлюбить.

Но ведь даже после самой жуткой темной ночи обязательно наступает добрый и справедливый рассвет. Правда?