«Надежда на надежду»: Анатолий Белый – о своем новом моноспектакле и жизни в эмиграции

Нам уже известно, что по самым скромным подсчетам с начала войны из России выехали порядка 1,5 миллионов человек. Причины у многих похожие. Почему уехали вы?

После 24 февраля я понял, что в России жить больше не смогу. Доиграл конец сезона по договоренности с художественным руководителем театра Константином Хабенским, за это время сделал документы и в начале июля с семьей репатриировался в Израиль. Причина у моего решения одна — война и невозможность после этого продолжать жить в России. Это стало точкой невозврата. 

Кроме того, вы родились в Украине. Предполагаю, что для вас война стала и личной катастрофой?

Конечно, прежде всего личной. Я родился в Советском Союзе, мои родители в это время уже жили в Тольятти, но они оба родом из Украины: папа — из Львова, мама — из под Винницы. И так случилось, что родился я Брацлаве. Поэтому для меня Украина и Россия всегда были неразделимы. Каждое лето мы приезжали к бабушке в Брацлав, и для меня это место, конечно, — родина. А когда произошла катастрофа, которая разделила все на две части, то и мозг, и сердце раскололись. Дальше жить в стране-агрессоре, которая начала войну против Украины, я не мог. 

При этом многие уезжали «молча» – просто ничего не говорили о своем решении, а вы написали большой (и довольно откровенный) пост в фейсбуке. Почему?

Потому что молча уехать я не мог. Это не для меня. К тому же, рано или поздно СМИ все-равно написали бы об этом. Так что я решил, что лучше расскажу все сам, чем обо мне будут читать чужие домыслы. Хотя это до сих пор случается: то, что пишут обо мне в России — и смешно, и больно читать. 

Многие из ваших знакомых уехали? Коллеги по театру и кино. 

Ну вы же знаете… 

Полный масштаб оценить невозможно. Когда об этом узнаешь — и расстраиваешься одновременно, и радуешься, что есть люди, которые с тобой на одной стороне. 

Да, это так. Все относительно, как сказал один человек. Я знаю, что много молодых ребят-актеров уехало, в том числе, спасаясь от мобилизации. Уезжают и сейчас. Из людей моего поколения, вы сами знаете, их единицы. Большинство остались. У каждого свои причины, и они абсолютно разные. У кого-то, например, есть больные и старые родители в России – очень мощный якорь. 

Есть люди, которые аргументируют свое решение остаться тем, что даже во время войны нужно продолжать делать что-то доброе и важное внутри страны. Как раз потому, что уехать все, кто хотят, не могут. Как вы считаете, действительно ли возможно сейчас создавать что-то хорошее в России?

Мое твердое убеждение, что ничего хорошего в России еще долгое время не будет. Те ребята, которые остались делать что-то настоящее, светлое, антивоенное – для меня герои. Потому что это страшно. 

Спрашивать про то, как вы относитесь к людям, которые поддерживают войну, я не буду. Но ни для кого не секрет, что многие из них расценивают эту поддержку как патриотизм. Что означает патриотизм для вас?

На сегодняшний день в России существует совершенно исковерканное понятие патриотизма. Людей настолько погружают в ложь при помощи пропаганды, что они начинают в нее верить. 

Я уверен, что пропаганда — это оружие массового поражения. Больше полугода ее воздействия на сознание человека – и все, возврата нет. То, что сейчас трактуется как патриотизм — это исковерканное понятие. «Иди и отдай свою жизнь за родину» — это не патриотизм. Те люди, которые говорят это — совершают преступление против своего народа и своей страны, все понятия подменяются в угоду их личных целей. Всех обманутых людей мне безумно жаль, но это не имеет никакого отношения к патриотизму. Те, кто любят свою родину, хотят сделать для нее что-то хорошее. Те, кто идут войной и убивают других людей, прикрывая это патриотизмом, — преступники. 

Как думаете, что можно (и можно ли что-то) сделать для родины в эмиграции?

Мое единственное оружие — это профессия. Поэтому я, как и многие мои коллеги, буду стараться сохранить настоящую русскоязычную культуру, которая, если оглянуться назад, в историю, всегда находилась в противостоянии с самодержавием, теранией и узурпирующей властью. Еще начиная с Пушкина, у которого были разные периоды и любви, и нелюбви к царю. Это понятно, мы все когда-то очаровывались. Поэтому, думаю, как люди искусства, выброшенные взрывной волной в разные страны, мы можем делать что-то настоящее, антивоенное, если говорить про сегодняшний день. 

Но это не значит, что я хочу находиться только в русскоязычном поле. Ественно, по истечении короткого времени, я планирую освоить и ивритскую культуру, и играть на иврите.

В Израиль вы переехали, потому что у вас там живут родители?

Да, по началу у меня были большие сомнения. В конце февраля-начале марта я думал о самых разных вариантах, но потом, трезво все взвесив, решил ехать в Израиль. Моя семья живет здесь уже больше 35 лет, и вдруг я почувствовал, что настало время вернуться к ним. У меня возникло внутри ощущение, что мне нужно быть рядом с мамой и папой, которым необходима помощь, с которыми всю жизнь была моя сестра — врач по образованию. 

Сейчас мы все живем в одном городе, и в этом появился какой-то большой смысл. Мы с сестрой, например, придумали традицию, каждую пятницу, накануне шаббата, приходить к маме на обед. Готовим все, приносим, чтобы она не стояла у плиты, и устраиваем семейные обеды. Это же прекрасно. 

Да, такие вещи наполняются большим смыслом, когда ты приходишь к ним в зрелом возрасте и по собственному желанию. 

Абсолютно. С 16 лет, после того, как я уехал и начал жить самостоятельно, у меня этого не было. И тут, вдруг, мы уже все взрослые люди с семьями, с детьми. Получился возврат в отчий дом. Мне кажется, это правильно. Ну и, кроме того, в Израиле сейчас очень много репатриантов. Наша волна – мощная и творческая, в том числе. Пытаемся здесь что-то делать. 

Как изменилась ваша жизнь в профессиональном плане?

Интуитивное чутье, что я должен быть здесь, меня не подвело. У меня есть приглашение от театра Гешер, где я играю спектакль по пьесе «Орфей и Эвридика», который называется «Не смотри назад» — с очень правильным и символичным для меня смыслом. Не оглядывайся назад. Его мы исполняем на русском языке в театре, который был основан Евгением Арье тридцать лет назад в Израиле как русскоязычный, но потом постепенно перешел на иврит. 

Директор театра Лена Крейндлина поддержала новых репатриантов и предложила нам поставить спектакль на русском. Но я думаю, что это временно, и очень надеюсь, что в следующем сезоне мы уже перейдем на иврит. А помимо этого, я сделал свой моноспектакль с молодым режиссером Егором Трухиным под названием «Я здесь» — тоже на русском языке. Он основан на стихах, написанных русскими поэтами после 24 февраля. 

С ним вы и приезжаете в Лондон в конце мая. О чем эта история?

Идея сделать что-то с потрясающими, мощнейшими стихами, которые начали выплескиваться у разных русскоязычных авторов после начала войны, появилась у меня еще весной. Потом, накануне отъезда, у нас была читка в зуме совершенно другого произведения, где я увидел режиссера Егора Трухина – почувствовал в нем нерв и предложил вместе работать над новой программой. Из стихов мы сделали моноспектакль, в котором я играю, как мы назвали его, «человека потерянного» – персонажа, который, как и многие из нас, что-то потерял из-за войны. Был Homo sapiens («Человек разумный»), был Homo ludens («Человек играющий»), а теперь есть «Человек потерянный».

Спектакль решен в очень эксцентричном жанре — трагической клоунады. То, что она трагическая, будет понятно к концу. А в начале это настоящий Чаплин (Егор является его большим фанатом) – с импровизацией и интерактивом. Мой персонаж постоянно куда-то приезжает и находится в непрерывном монологе со зрителями. Для каждого города и страны мы придумываем новый блок, где он рассказывает о своих первых впечатлениях, и, конечно, для Лондона мы тоже его готовим. 

Постепенно из этого смешного, нелепого и растерянного человека начинают вырываться пронзительные тексты. Не хочу спойлерить, но со временем мы узнаем, что происходит у него внутри на самом деле. Вот такая у нас получилась история – про всех нас. Я называю ее своего рода терапией, потому что и мне высказаться нужно, и людям в зале выплакаться. Выплескиваешь все, что скрывается внутри, ведь держать это уже невозможно.

Многие из нас находятся сейчас в потерянном состоянии. Но жить так всегда невозможно, на мой взгляд. Все равно нужно искать смыслы — на новом месте, в новой профессии, среди новых людей. У вас есть свой секрет, как это делать?

Очень правильный вопрос. В нашем спектакле есть траектория этого персонажа, совершенно растерянного и не знающего, что ему делать, но в конце мы все равно находим точку света. Мне нравится ее называть «надежда на надежду». Конечно, наивно предполагать, что в итоге все преображается и горит свет в конце тоннеля… Это неправда. Мне больше нравится надежда на надежду. И в спектакле мы ее даем. 

Что касается меня, то мне очень повезло — меня отрезало от России и прежней жизни. И мне как-то легко. Конечно, есть пара-тройка триггеров, которые не дают покоя и иногда накрывают, но я двигаюсь вперед. И, конечно, переезд к родителям тоже сыграл свою роль. Я приехал будто бы домой, потому что со своими детьми я прилетал сюда как турист каждую осень. Для меня это не чужое место. Просто теперь я нахожусь здесь в другом статусе и у меня изменился угол зрения. 

Если раньше я приезжал и думал, что здесь все не так, что здесь грязно, то теперь у меня другая оптика и мне все равно. Да, есть минусы, но я нахожусь в стране, где я могу говорить и делать то, что хочу. Ее конечно сейчас тоже немного трясет с выборами. Везде идет какая-то зараза, по всему миру — тоталитарная бацилла… Но это несравнимо с Россией. Местные старожилы меня успокаивают: «Толь, наш народ не даст себя в обиду». 

Значит, есть надежда на надежду. Думаю, что многим из нас сейчас важно это почувствовать. 

Именно об этом и будет мой спектакль. И поэтому мне хочется, чтобы на него пришли люди, которые чувствуют тоже самое. В разных странах я вижу их — где-то больше, где-то меньше, сегодняшних наших соотечественников, которые находятся на перепутье, в смятенном состоянии. Мне очень важно видеть именно этих людей – почувствовать, что есть те, кто с тобой заодно, кого можно просто обнять. Это больше любых слов, сказанных со сцены. 

24 мая Анатолий Белый выступит с моноспектаклем «Я здесь» в Bloomsbury Theatre. Купить билеты на спектакль можно по этой ссылке.