«Остров доктора Мора». Алексей Зимин — об истории британской мысли.  Глава III

Тот мир был молодым, дурно пахнущим местом. Им правили люди, большинству из которых по современным законам нельзя даже налить стакан крепкого в пабе. Они вели государственные дела с темпераментом болельщиков «Арсенала», редко чистили зубы, а умываться предпочитали кровью своих врагов.

Тот мир не знал юности – за детством сразу наступала взрослая жизнь. Женитьба в двенадцать, война в пятнадцать. В двадцать – кризис среднего возраста, в тридцать – смерть. Сорокалетний человек считался почти Мафусаилом. Тот мир не знал понятия бодрой старости. Войны, раны, сифилитические шанкры, потные горячки быстро превращали тело в труху. Может быть, эта истерическая вера в телесное воскресение как раз и была связна с надеждой на существование, в котором тело – не обуза, а жизнь – это не только болезнь.

Средневековая схоластика пыталась доказать, что симптомы разложения можно победить при помощи разума. А сознание способно определять бытие. Карл Маркс, который призывал, смеясь, расставаться со своим прошлым, считал, что это бытие определяет сознание. Фрейд и Юнг полагали, что мир устроен, как пинг-понг: бытие определяет бессознательное, а потом уже бессознательное определяет бытие.

Какой-нибудь Ричард Львиное Сердце, наверное, только бы рассмеялся, услышав об Эдиповом комплексе и детских травмах.

У династии Плантагенетов не было подавленных желаний, у них все сбывалось наяву. Они убивали своих отцов и матерей, руководствуясь волей к власти, и не подавляли никаких желаний, включая самые темные по тем временам. Каждый второй из английских средневековых монархов подозревался в гомосексуализме. Это, кстати, создавало дополнительные проблемы для сменяемости власти, потому что отсутствие детей у божьего помазанника – не личная, а политическая проблема.

В том мире редко умирали собственной смертью. Бедные умирали от голода, черной оспы и военных ран. Аристократы заканчивали жизнь разнообразнее. Эдуарда II насадили на раскаленную кочергу, намекнув таким образом на его содомские увлечения. Симону де Монфору отрезали яйца и повесили на нос его отрубленной голове.

Чрезмерное изуверство того мира не было следствием какой-то душевной патологии. Смерть и ее форма были посланием от человека к человеку, и в языке послания тогда использовались весьма крепкие выражения.

Во времена англо-саксов популярной была казнь под названием «Крылья орла». Под лопатками жертвы делали специальные пробоины и через них наружу вытягивали легкие. Считалось, что они очень похожи на орлиные крылья.

В высоком Средневековье хитом было четвертование с отягчением. Сначала осужденного следка подвешивали в петле, и пока он там задыхался, в животе висельнику делали продольный надрез. Через него палач вытаскивал кишки и поджаривал их на глазах у жертвы, ведя с ней попутно душеспасительные беседы. Дальше еще живого человека вынимали из петли, отрубали ему член, если такой имелся, затыкали им рот, а после – разделывали тело, как тушу свиньи. В Смитфилде, на Тауэр Хилл и у Тайберна, чтобы посмотреть на такое, собирались тысячи лондонцев. Столько не ходило даже на мессы.

Елизаветинская драма с Шекспиром и Кристофером Марло смогла составить определенную конкуренцию кровавому судопроизводству, да и нравы к тому времени несколько смягчились, но до середины девятнадцатого века публичные казни все равно оставались зрелищем номер один. На повешении известного убийцы могло собраться до ста тысяч человек. 

В 1868-м году смертные приговоры перестали приводить в исполнении публично. Одним из активных лоббистов упразднения этой древней английской традиции миру был писатель Чарльз Диккенс. Живший тремя столетиями раньше его коллега Томас Мор против публичных казней не возражал, но предпочитал четвертованию очищение огнем. 

Моду на костры завела испанская Святая инквизиция. В Англии института инквизиции не существовало, но в пору охоты на ведьм и борьбы с протестантской ересью рыночные площади королевства и без инквизиции превращались в душеспасительные барбекю.

Томас Мор не был религиозным философом, он был практиком Царства Божьего на земле. Мор родился в семье лондонского юриста, способности позволяли ему сделать ученую карьеру в Оксфорде и в церкви, но отец выдернул его из клира и Боделианской библиотеки и отправил зубрить судопроизводство. Здесь необходимо отметить, что отец Томаса Мора был специфическим судьей. В отличие от своих коллег, он не брал взятки. Для той эпохи – это было примерно то же самое, что торговать овечьей шерстью или капустой и возвращать деньги покупателю.

Торговля, медицина, религия, суд – все это в представлении англичанина было работой, требующей оплаты. Врач берет шиллинг за выдранный зуб, поп — гинею за опущение смертных грехов. У всего есть своя цена, в том числе и у судебного решения.

Но отец Томаса Мора судил по закону, не превращая кафедру в залоговый аукцион: кто больше заплатит, того и правда. Его сын унаследовал семейную черту и тоже не брал взяток.

Возможно, это поздний миф, наложившийся на его биографию и образ несгибаемого борца за свои идеи. Но миф – это все, что есть у нас из доказательной базы, так что приходится подшивать его к делу. Тем более, будь он даже взяточником, это ни в коей мере не умалило бы его заслуг и в глазах истории, и, я подозреваю, в глазах Творца Всего Сущего, которому он служил не менее ревностно, чем английскому праву.

В 1935-м году Католическая церковь признала Мора святым, но прославился он не отношением с Богом, а отношением к человеку. Я говорю это с поправкой на издержки времени вроде пыток и казней, на его государственную карьеру, к которой он, судя по всему, не стремился с юных лет и стал Государственным Канцлером больше по стечению обстоятельств, чем вследствие макиавеллиевских интриг.

В историю Западного мира Мор вошел как писатель-гуманист. Как мыслитель, один из первых основательно задумавшихся над тем, как разумно устроить человеческую жизнь, и создавших довольно цельную, пусть и не очень стройную картину этого мира в своем памфлете об идеальном государстве под названием «Утопия».

Слово «утопия» придумал Мор. В переводе с древнегреческого оно означает «Место, Которого Нет». 

Мор был не первым, кто серьезно размышлял на тему наилучшего устройства общества. Достаточно вспомнить того же Платона или Блаженного Августина. Но именно его вариант стал столь радикален и выразителен, что все последующие конструкции похожего рода стали называть утопиями.

Похоже, музой Мора был Эразм Роттердамский – ехидный фламандский ум, одна из икон европейского Возрождения. Он много времени провел в Англии, жил дома у Томаса Мора. И именно в гостях у Мора была написана знаменитая книжка Эразма «Похвала глупости».

Эразм был образован, остроумен, его интересовали все без исключения жизни сферы, и Мор очевидно был для него отличным спарринг-партнером. Опыт работы в суде, чтение греческой философии и римской поэзии, разговоры с Эразмом на бумаге (Европа тогда переживала бум книгопечатания, и книга Мора в течение одного года пережила аж два переиздания!) превратились в небольшого объема трактат о целях и задачах человеческой жизни.

Сюжет «Утопии» несложен. В командировке автор (Томас Мор) встречает путешественника, с которым сначала немного полемизирует на тему неправильности уклада современной ему Англии, а затем выслушивает обстоятельный рассказ об острове Утопия, где, в отличие от остального мира, все устроено наилучшим образом из возможных. Если отбросить цветущую сложность некоторых метафор и массу ненужных и неуклюжих подробностей, то канва «Утопии» сводится к следующим пунктам:

1. Все человеческие беды и невозможность счастливой жизни – от собственности. Деньги – это зло. Любая частная собственность – это кража счастья у всех остальных и у себя самого. Из золота в Утопии делают ночные горшки, кандалы для преступников и рабов и прочие максимально отвратительные вещи. Золото должно вызывать презрение. Впрочем, утопийцы понимают, что есть страны, где золото имеет цену, и в случае необходимости готовы переплавить нужники и цепи, чтобы заплатить за необходимые товары и услуги.
2. Смысл человеческой жизни – в извлечении максимального количества счастья. Если бы ее смысл был в страдании, тогда лучшим служением Богу было бы уничтожение себе подобных. Мор дает повестку, в которой уравновешивается эпикурейство и гедонизм. С одной стороны, он проповедует умеренность как наиболее здравый способ не растратить себя эмоционально и физически и быть здоровым, с другой – совершенно не против сильных впечатлений и чувств, если они не идут в пику морали.
3. Война – максимальная форма выражения общественного зла. Не может быть никаких оправданий убийству человека человеком: ни политических, ни экономических, ни религиозных. Утопийцы иногда ведут вынужденные войны и чаще всего побеждают в них, но не делают из победы культа. Победа в войне для них – повод для сожаления о погибших.
4. Лучшая форма политического устройства — федерация равных свободных людей. На острове Утопия пятьдесят четыре совершенно одинаковых города, населенных примерно равным количеством жителей. Все имущество общее, все заняты рутинной работой, необходимой для процветания страны, но в свободное время могут заниматься чем угодно для собственного интереса. Работают шесть часов в день, остальное время посвящено обмену теплом с друзьями и родными, в пять утра можно пойти на лекции, чтобы узнать что-то новое о мире. В общем, гибрид кибуца, коммуны хиппи и коворкинга.
5. Утопия устроена идеально, но утопийцы не держатся за скрепы, они всегда открыты новизне, потому что глупо пытаться вечно жить по закону, данному Адамом и Евой в меняющемся мире.
6. Можно поклоняться любым богам, единственное, что запрещено – это атеизм. Он считается преступным неуважением к человеку, как будто человек – это не венец творения, а какая-то инфузория. Атеистов изгоняют из страны.
7. Женщины имеют равные права с мужчинами. При желании они даже могут записаться в армию, и этот жест в глазах общества будет иметь полную поддержку. То же равенство соблюдается и в работе, и в образовании. Кстати, дочь Томаса Мора, Маргарет, была одной из образованнейших женщин своего времени.

Если рассматривать подобную программу из позднего советского времени, она, конечно, выглядит наивной, если не идиотской. Все, что имело привкус социалистической идеи, тогда казалось навсегда отжившим. Однако в оптике XXI века многие ее пункты звучат настолько актуально, что с ними вполне можно выступать на конференции TED, вести колонку в Atlantic или The Guardian.

Через двенадцать лет после выхода из парижской типографии томика «Утопии» Мору представился уникальный шанс реализовать свои идеи на практике. Король Генрих VIII назначил его Лордом-Канцлером Англии вместо попавшего в опалу кардинала Томаса Волси. Однако на государственном поприще Мор ничем значительным не отличился. Еще до канцлерства он написал за Генриха ответ Мартину Лютеру, в котором отстаивал святость католической веры в противовес сатанинскому привкусу протестантизма. За этот манифест Генрих получил от Папы Римского звание «Защитник веры», которое позже без всяких на то юридических прав использовали другие английские монархи. Но этот статус не помог, когда Англия нуждалась в наследнике престола, и Генрих хотел развестись со своей испанской женой, чтобы жениться на Анне Болейн. Римский первосвященник не дал согласия на развод и даже грозил отлучить от церкви не только короля, но и весь английский народ после того, как Генрих решил ввести на острове религиозную супрематию Тюдоров в пику Римской курии.

В популярном изложении эта история, как правило, имеет мелодраматический оттенок или рассматривается как первая извращенная выходка Синей Бороды. Но это, мягко говоря, не совсем так. 

Англия недавно пережила столетнюю войну с Францией и схватку Алой и Белых роз, вызванную отсутствием легального наследника у Плантагенетов. Страна только-только стала приходить в себя. И для Генриха как для второго представителя победившей в гражданской войне династии Тюдоров вопрос престолонаследия был важнее сексуальных фрустраций и ослиного упрямства. Он искренне верил, что сначала Катерина, потом Анна, а потом и все остальные подарят ему и Англии мальчика, и это спасет трон, а значит и страну.

Но в этом стремлении его не поддержал даже Томас Мор, на которого он так рассчитывал, которого так ценил и которого вознес так высоко. В истории с разводом и переходом английской церкви под юрисдикции английского короля Мор занял непримиримо консервативную позицию. Он отказался признавать и развод, и Генриха в качестве главы национальной церкви. Более того, он жестко боролся с любыми проявлениями британской религиозной самостоятельности: сжигал тиражи переводов библии на английский язык, пытал и сжигал тех, кого считал еретиками. 

Генрих, который, в общем-то, сам был больший католик, чем Папа Римский, только приветствовал усилия своего канцлера в этом направлении, но когда католический фанатизм Мора коснулся интересов монарха, а значит, и всего государства, вспылил.

Этот сюжет принято по-разному отыгрывать в британской культуре. В получившем шесть номинаций на Оскар фильме «Человек на все времена» Томас Мор представлен как человек несгибаемых принципов, не уступающий ни кому, включая короля. В получившей два букеровских приза трилогии Хилари Мантел Мор выведен как самовлюбленный публичный интеллектуал, применяющий в религиозной полемике кроме фундаментальных знаний и остроумия еще и собственные садистские замашки.

Как бы то ни было, результат был один. Мор не только не признал развод и супрематию королевской власти над властью Рима, но и не явился на свадьбу, что Генрих счел совсем уж оскорбительным.

Барская любовь сменилась барским гневом. Мор оказался в Тауэре, откуда еще три года рассылал по Европе угрозы еретикам и даже, как считается, руководил католическим шпионским подпольем, которое вырезало особенно опасных английских протестантов, релоцировавшихся в Нидерланды и Германию.

Генрих, надо отдать ему должное, не препятствовал эпистолярной активности своего бывшего фаворита и терпеливо ждал три года, когда тот, наконец, признает его королевские права хотя бы сквозь зубы. Но Томас Мор не стал этого делать. Тогда его обвинили в государственной измене и отправили на эшафот Тауэр Хилла. Перед смертью он шутил и вел себя, как Сократ: на этом месте мы с вами расстаемся. Вы – чтобы жить, я – чтобы умереть. А что из этого лучше, знает только Бог.

За измену Мора должны были сжечь или четвертовать, но Генрих проявил милосердие. Барочные казни с огнем и анатомическим театром заменил на усекновение головы. Палач тоже был милосерден. Его топору хватило одного удара.

Смерть совершенна среди готовых лекарственных форм. В конце концов, оба они – и Генрих VIII, и Томас Мор получили то, что бог посчитал для них лучшим. Не сын, а дочь Генриха Елизавета стал величайшим монархом в английской истории. А Томас Мор остался в веках не как инквизитор, моривший голодом в яме кембриджских ученых-философов, а как человек, высшей ценностью полагавший стремление к счастью и свободу.

В следующей части Томас Мор из могилы пересматривает историю, масоны, чернокнижники и Шекспир как дух английского языка, сошедший от неизвестного отца через неведомого сына.