Священное возвращение забытых вещей: что смотреть на XII Ливерпульской биеннале современного искусства

НАСКОЛЬКО МЫ МОЖЕМ ВЫНЕСТИ СВЯЩЕННОЕ?

Поворот к магии и древним культам заявлен в теме Биеннале. uMoya — слово из зулу, одного из коренных языков Южной Африки. Оно переводится как дух, душа, дыхание или ветер. Куратор Биеннале Канисиле Мбонга сама является практикующим шаманом и целителем. Свой метод она определяет словами «забота и врачевание» (care and cure) и говорит о залечивании ран, нанесенных европейским господством в Африке, Австралии и Америке. Мбонга утверждает, что духи мертвых предков живы, но их никто не слышит. «Священное возвращение» — это вслушивание в их голоса, преодоление расстояния, проложенного Новым временем, научным знанием, рационализмом и властью Европы. 

В специально изданном к Биеннале сборнике эссе Мбонга поэтично, хотя и не вполне ясно пишет: «Возвращение — это значит сравняться со своим прошлым и со своим небесным я, погрузиться в древнее знание коренных народов. Возвращение — это компас, это кости наших предков в Черной Атлантике, погребенные на плантациях, погребенные в изгнании, утопленные в море во время плаваний. Насколько можем мы вынести священное? Насколько мы сильны, чтобы встретить возвращение потерянных вещей и существ? (…) Как нам вернуться к месту нашей раны, чтобы найти лекарство? uMoya — это инструмент для навигации, это гид для измерения расстояний и определения позиции». 

В биеннале участвуют 35 художников из 25 стран и 5 континентов. Большинство из них — выходцы из Африки или Южной Америки, либо жители европейских стран с африканскими или карибскими корнями. Работы художников показаны на 14 площадках, некоторые из которых связаны с историей колониальной торговли. Это, например, табачный склад или хлопковая биржа, на которой выставляли главный ливерпульский товар — хлопок с африканских плантаций. Большая часть биеннале расположилась в залах Тейт Ливерпуль — бывшем здании доков, построенных в 1715 году для Трансатлантической торговли, в том числе торговли людьми. 

uMoya с ее интересом к неевропейской, преимущественно африканской культуре не одинока. Среди крупных событий последних месяцев можно вспомнить выставку панафриканского киноархива в галерее Raven Row, выход документального сериала Афуа Хирш «Африканский подъем», выставку современной африканской фотографии в Tate Modern. Вместе с тем, подход Мбонга сегодня кажется уже вполне традиционным и напоминает о выставке «Маги земли», прошедшей в центре Помпиду в 1989 году под кураторством Жана-Юбера Мартена. В конце 1980-х решение Мартена показать на равных  современных европейских художников и художников Африки, Азии и Океании было революционным и во многом определило постколониальное направление в современном кураторстве. С 1989 года революционный пафос этого подхода был во многом утрачен, оригинальные находки превратились в затвердевший канон. К таким «каноническим» выставкам относится и «uMoya», которую критикуют за конвенциональность и использование синтаксиса, «знакомого всем со времен учебы в художественных колледжах». 

Слабая сторона этого подхода, очевидно, заключается в том, что он предпочитает рассуждать о «безопасных» темах, мало имеющих отношение к сегодняшнему дню: можно критиковать работорговлю, но не принято делать проекты о текущих войнах в Африке, современном расизме или о трудностях интеграции беженцев. Другая проблема — неизбежная экзотизация традиционной культуры: многие работы биеннале выглядят всего лишь курьезными заморскими диковинками. Очевидно, духи предков говорят на разных языках и понять их подчас бывает слишком сложно, поэтому самыми выразительными, на мой взгляд, оказались работы, в которых религиозное составляющее минимально и больше говорится о культурной истории сообществ или о личном опыте художника. 

РАБОТЫ, КОТОРЫЕ НУЖНО ПОСМОТРЕТЬ

Инсталляция Liquid a Place американки Торквейс Дайсон расположена на первом этаже Тейт и выглядит как пролог ко всей выставке. Три одинаковые минималистичные скульптуры напоминают корабли. Тяжелые и неподвижные, они начинают оживать, когда мы ходим среди них и меняем наш угол зрения. Скудное освещение и монотонная иммерсивная музыка превращают зал музея в ночной морской пейзаж, среди которого воображение дорисовывает сюжеты из истории мореплаваний. Вода — один из ключевых мотивов в искусстве Дайсон. Художница говорит о ней как об универсальном и символическом материале, который одновременно составляет большую часть человеческого организма и формирует инфраструктуру городов сетью каналов и труб. Открытая вода морей и океанов — это вечное  пространство сопротивления, террора, конфликта, бегства и освобождения. 

Инсталляция без названия Фрэнсиса Оффмана на втором этаже Тейт рассказывает о гражданской войне и геноциде в Руанде в начале 1990-х годов. В ее центре – Библия, принадлежавшая его матери и сопровождавшая их во время скитаний и беженства. Зал заставлен книгами, связанными с повседневной жизнью в довоенной Руанде. Кроме Библии здесь также старый учебник по французской грамматике, тома всемирной энциклопедии, записи европейцев, путешествовавших в Африку в XIX веке. Подставками для книг служат штангенциркули, с помощью которых бельгийцы, установившие свою власть в Руанде после Первой мировой войны, измеряли пропорций лиц местных жителей и классифицировали их по расовым признакам. Бельгийское правительство подчеркнуто опиралось на одно из племен и к тому же ввело систему личных удостоверений с указанием национальности в отдельной графе, что сделало национальную ситуацию крайне напряженной, а в дальнейшем стало одной из причин гражданской войны, в которой погибло более полумиллиона человек. На стене растянуто полотно, на котором кофейной гущей нарисован абстрактный узор. Гуща рассыпана и по обложкам книг. Кофе — это одновременно главный экспортный продукт Руанды, напоминающий о колонизации, и неизменный атрибут мирной повседневной жизни, который связывает художника с его домом.

Рядом с инсталляцией Оффмана показаны две скульптуры Шаннон Алонзо, художницы из Тринидад и Тобаго, которая изучает коллективное прошлое жителей Карибских островов. Алонзо задается вопросами: как наше прошлое влияет на наши привычки сегодня? В каких точках прошлое и будущее сосуществуют и пересекаются? Она ищет ответы на эти вопросы и изучает жителей Карибских островов, вылепливая их фигуры своими руками. Ее задача — написать альтернативную историю, создать свой визуальный и тактильный архив и переиграть ХХ век, в котором память стиралась, а архивы терялись. Помимо скульптуры Шаннон занимается сценографией и дизайном одежды, поэтому ее работы очень зрелищные и затейливые. «Фрукт, висящий ниже других» (2018) — это женская фигура, одетая в многослойные юбки; слои одежды служат метафорой времени. Руки, приподнимающие верхний слой, открывают прошлое. Скульптура «Прачки» (2018) была создана под впечатлением от фотографий 1890-х годов, снятых на Ямайке, и рассказывает о традиционно женском труде. Бесконечность того труда выражена в бесчисленном количестве прищепок, заменивших юбку. 

В галерее Open Eye представлена документация перформанса Сандры Сууби «Платье Самба» (2022), обращающего внимание на экологическую ситуацию в Уганде, куда, согласно описанию проекта, свозятся тысячи тонн пластикового мусора из более богатых стран. Эта работа очень прямолинейная, ее сильная сторона — не столько в содержании, сколько в зрелищности. Сууби сшила свадебное платье и прошла в нем по улицам Кампалы и мусорным полигонам. Она изобразила отношения независимой Уганды и европейских стран в виде брачного контракта, в котором Уганда выступила в роли невесты. Ее свадебное платье расшито надписями, указывающими на бесправное положение женщины в браке.   

Одна из площадок биеннале расположилась в галерее Виктория. Бразилец Антонио Оба представил здесь инсталляцию «Сад» (2022), состоящую из тысячи латунных колокольчиков. Зрителю предлагается пройти среди них и почувствовать себя в золотом поле. Неудержимо хочется провести по колокольчикам руками, как мы обычно проводим ими по колосьям в поле. Художник говорит, что хотел создать пространство, в котором зритель почувствовал бы себя спрятанным, подобно охотнику. Заманчивые колокольчики, издающие звук, выдают наше присутствие и разрушают чувство безопасности: «Мы одновременно и охотники, и те, за кем охотятся… это одновременно приглашение и ловушка». 

В соседнем зале выставлены три рисунка и скульптура Чармейн Уоткисс. Художница ищет следы древних африканских традиций, которые уцелели несмотря на пересечения Атлантики — истории, ритуалы и традиции, ставшие впоследствии частью карибской культуры. На ее лаконичных рисунках изображены представители афро-карибской диаспоры, которые олицетворяют древних духов воды и земли. Скульптура в центре зала — это священный памятник погибшим при пересечении Атлантики, отсылающий к древним погребальным обрядам, связанным с Африкой и Карибским морем. Осколки курительных трубок вокруг него напоминают о торговле табаком и его производстве на плантациях в Карибском море.

Многие объекты биеннале выставлены на открытых площадках в городе. Самый красивый среди них — семь глиняных скульптур в саду церкви святого Николая нигерийки Ранти Бам. Для Бам глина — это материал, который манифестирует единство человека и окружающей среды: он служит людям с незапамятных времен и обретает форму от прикосновения рук. С другой стороны, в древних мифах бог часто предстает в виде гончара, создающего мир на гончарном круге и вылепливающего человека из глины. Скульптуры Бам абстрактные, они напоминают живую органическую форму, а иногда оттиск человеческого тела. Они приглашают нас к взаимодействию: их хочется трогать, обнимать, заглядывать внутрь. Мягкость и подвижность их формы получается благодаря тому, что Бам делает стенки своих скульптур очень тонкими, сообщая им дополнительную хрупкость и уязвимость. В сопроводительном тексте выражается надежда, что новые скульптуры сделают дворик церкви местом встречи и общения людей. 

БИЕННАЛЕ И ГОРОД

Биеннале декларирует свою связь с городом, его историей и жителями. У меня было достаточно времени, чтобы побродить по Ливерпулю и даже поговорить кое с кем из горожан. Я бы хотела поделиться с вами этим опытом и дать голос духам, которых не расслышал куратор.  Когда я рассматривала скульптуры Ранти Бам, ко мне вышел пожилой прихожанин церкви и весело сказал: «Вы можете их обнять, и если они при этом расколются, я буду вам только благодарен». Ему не нравятся хрупкие абстрактные глины, он не понимает их смысла. «Наш настоятель приглашает современных художников, потому что хочет выглядеть противоречиво и смело, но каково нам теперь каждый день ходить мимо этих работ?» Церковь святого Николая не первый год сотрудничает с современными художниками. «Пока что мне понравилась только одна работа», —  сказал наш знакомый и показал нам фотографию скульптуры белого ослика, сделанного не то из меха, не то из ваты, — «Его бы я даже забрал себе домой». Я спросила про других прихожан, неужели все думают так же как и он? «Одна леди особенно сильно негодовала, но ее уже нет с нами. А все остальные просто считают это искусство очень странным… Но, может быть, у этого все же есть смысл: люди приходят в храм, хотя бы из любопытства». 

Так я впервые заподозрила, что биеннале, которая декларирует свою связь с городом, не совсем честна. Куратор построил зрелищные декорации из хорошо известных, политически безопасных и этически безупречных сюжетов, но из-за этих сюжетов, к сожалению, не видно города и не слышно голосов его реальных жителей. Для этих жителей объекты биеннале тоже всего лишь что-то странное. 

Понимание, что город и выставка существуют сами по себе окончательно укрепилось, когда я перед самым отъездом забрела в сады святого Иоанна, расположенные в центре у подножия филармонии — грандиозного здания начала ХХ века, монументальный облик которого не оставляет сомнений в том, что его проектировали и строили его мастера крупнейшей в мире империи. На сайте садов святого Иоанна говорится, что это прекрасное место для пикника, но в сущности это большой мемориал британским участникам колониальных войн. Бронзовые скульптуры сделаны с таким мастерством и размахом, с каким могли работать только в конце XIX и начале XX века, когда идея империи вызывала гордость и восхищение. На монументе в честь побед в Афганистане, Бирме и Южной Африке написано большими буквами «PRO PATRIA». Этот гимн колониализму звучит в полный голос, но биеннале не замечает его. Памятнику, в свою очередь, нет дела до временной выставки, которая продлится всего три месяца. В сентябре ее разберут и забудут, в то время как он будет на своем месте всегда. Это не просто голос из XIX века. Он остается соблазнительным и сегодня: в складках одежд одного из солдат мы увидели поцарапанную эмблему Национального фронта — фашистской партии Великобритании. Биеннале не замечает и другую свежую рану конца ХХ века: здесь же, в садах святого Иоанна, установлены надгробия королевским солдатам, подавлявшим движения за независимость Шотландии и Северной Ирландии; к этим надгробиям несут венки из красных маков, как к памятникам солдат Первой мировой войны.

Биеннале не работает с этим пространством, не осмысляет и не интерпретирует по-настоящему неудобную историю. Здесь выставлен лишь один небольшой объект — бронзовые скульптуры американца Николаса Галанина, воспроизводящие плетеные маски американских индейцев. Трудно представить что-то более  отвлеченное.  Несмотря на все описанные мной недостатки, биеннале все же заслуживает того, чтобы ее посмотреть. Это большой любопытный фестиваль, который позволяет почувствовать масштаб глобальной художественной сцены, услышать истории из разных частей земного шара, остановиться и испытать сочувствие по отношению к людям и целым народам, о судьбе которых никогда не задумывался раньше. Помимо биеннале, до 24 сентября можно успеть посмотреть восхитительную выставку Уильяма Тернера и Ламина Фофаны в Тейт Ливерпуль, небольшую, но очень изящно выстроенную постоянную экспозицию Тейт, рассказывающую о глобальных трендах в искусстве ХХ века. Наконец, можно отправиться на Гросби бич, где в 2005 году Энтони Гормли по заказу проходившей тогда биеннале установил свои работы — 100 железных человеческих фигур уходящих в воду.