Георгий Джапаридзе: «Мне всегда нравилось быть наблюдателем»

Но нет, сюжет двинется совсем в другую сторону. Теперь перед нами уже взрослый юноша. И он снова с книгой. На этот раз — Альбер Камю «Посторонний». Роман, который дает ключ к пониманию характера и судьбы главного героя, его отношений с окружающим миром.   

Наконец, в какой-то момент вместо книги, в руках у молодого бизнесмена, которым стал Саша, окажется глянцевый журнал под названием «Лицо». Тонкая, впечатлительная натура жаждет обладать чем-то прекрасным. Жизнь подсунула ему это самое «Лицо», чтобы тут же подло его отобрать. Развод в лучших традициях нулевых, на которые как раз и пришелся бум отечественного глянца. Чуть позднее в жизни Саши возникнет Лондон, куда он переберется на постоянное жительство, и тогда воображаемый променад по пустынному дому приведет нас в королевские покои Букингемского дворца. Еще одна высота, с которой герой не применит вскоре сорваться.  

На самом деле роман «500 миллионов секунд» легко прочесть как череду крушений, разочарований, падений, которые в конце концов закончатся полной изоляцией героя от общества. А может это все был сон? Еще один сон! Недаром Саша так любит их пересказывать во всех подробностях. «Жизнь есть сон» («La Vida es Suenо») мог бы он воскликнуть вслед за испанским классиком Педро Кальдероном. 

Что тут быль, а что вымысел? Где заканчивается фикшн и начинается суровая правда жизни? Как возник замысел романа? В каких отношениях состоит автор со своим героем? Обо всем мы поговорили с Георгием Джапаридзе, адвокатом, уроженцем Москвы, живущим между Тбилиси и Лондоном, а теперь и писателем, автором дебютного романа «500 миллионов секунд».

— Безусловно, Саша — моё альтер эго. Можно сказать, что, создавая роман, я придумал альтернативную историю самого себя. Опыт Саши вырос из моего собственного опыта: я брал факты из своей жизни, пропускал их через воображение, изменял их, додумывал, строил на них. Придумывал не только события, но и смыслы. Находил внутренние повороты — то, что могло бы случиться со мной при определенных, опять же выдуманных мной условиях. Половина персонажей романа — вымышленные, а половина — реальные люди из моей жизни. Вот, например, двоюродная сестра, живущая в Париже. Она вполне благополучна: жива, здорова, не употребляет наркотиков, ведёт спокойную, семейную жизнь. Да, в молодости она действительно много ездила в Африку — ей просто нравилось там, и это было частью ее опыта. Большая часть того, что описано в романе, с ней не имеет ничего общего.

Сновидения как попытка скрыться от реальности — одна из ключевых тем в мировом искусстве. А что в таком случае для вас жизнь? 

— Жизнь — это отрезок между появлением на свет и уходом отсюда, который я наполняю теми смыслами, что соответствуют каждому ее этапу. Наверное так? Хотя, по сути, смысл для меня один — радость. Просто с возрастом меняется содержание, которое мы подразумеваем под этим словом. Не все подвержено изменениям. Есть константа, которая сопровождает меня всю жизнь, — радость узнавания мира. Прежде всего — через глаза других людей: чтение, искусство, встреча с новыми точками зрения. Радость — это момент, когда понимаешь, что видишь привычный мир под иным, новым углом.  Мне доставляет удовольствие наблюдать за тем, как мир меняется. Я невероятно счастлив, что живу в эпоху, когда перемены происходят на глазах. Если сравнить время, когда мне было четырнадцать, с сегодняшним днём, — это два разных мира. Технологически, информационно, а отчасти и ценностно — я существую в совершенно иной реальности. Это огромная привилегия и одновременно в определенном смысле бремя: быть свидетелем того, как старый мир уходит, а новый еще только учится говорить своим голосом. И в этом много экзистенциального страха — куда мы в итоге придем, и где окажемся?

Могли бы объяснить поподробнее. Что именно способно вас сегодня осчастливить, подарить радость?  

— Я не хотел бы преуменьшать значение обычных, даже в чем-то банальных вещей в своей жизни. Когда я был моложе, мне доставляло невероятную радость потребление. Я вырос в Советском Союзе, где оно было минимальным, и потому, когда в 2000-е я начал зарабатывать, для меня огромным удовольствием стало само сознание открывшихся возможностей. Мне нравилось покупать себе авиабилеты, красивую одежду, снимать номера в дорогих отелях, потом — собирать искусство. Все это было (а искусство и останется) радостью, проявлением свободы. Позже я захотел другой радости — радости отцовства. Когда появился ребенок, я понял, как велико счастье передавать свой опыт и знания. Тогда я встал перед развилкой: кем быть — преподавателем, педагогом в высшей школе, как было заведено в части моей семьи, или… писателем. 

И почему вы выбрали профессию писателя? 

— С учетом того, что по первому образованию я политолог, и понимая российские реалии, я осознал, что профессия преподавателя-политолога потребует постоянного самоограничения в том, что можно говорить, что нельзя. И я выбрал литературу. То, что мне приносит невероятное удовольствием, и открыл я это для себя достаточно поздно в жизни — работа в тишине над текстом. Момент, когда слова начинают складываться в повествование, — пожалуй, самое близкое к счастью состояние, которое я знаю сегодня.  Не знаю, насколько эта моя «ода радости» является ответом на вопрос, «что для меня жизнь». Но, пожалуй, именно это первым пришло мне на ум, когда я попытался сформулировать, что для меня значит жить, и почему я взялся за написание романа. 

В вашем романе еще чаще, чем слово «сон»», возникает слово «путь». Как бы вы сами определили свой путь? Какой он? И куда он вас сегодня привел? 

— Я считаю, что мой путь еще не слишком длинный. Пока он измеряется скорее многими километрами перелетов, адресами в разных столицах мира, вещами, ситуациями, свидетелем которых я стал, чем внутренними победами. Моей личной заслуги в этом немного. Я нахожусь там, где должен быть, — благодаря моим бабушкам, дедушкам, родителям. Я — мальчик из Москвы, с Ленинских гор, которым вернули былое название Воробьевы горы. В 17 лет меня отправили учиться в Америку. Мне повезло сразу начать работать в престижном месте, добиться успеха — не в последнюю очередь благодаря семейным связям. Но потом я понял, что хочу заниматься чем-то более осмысленным, чем просто зарабатывать деньги. Звучит, возможно, не слишком вдохновляюще. Но я стараюсь смотреть на себя реалистично. Я понимаю, кто я, откуда, что реально сделал — и надеюсь, что мой путь — тот, который я для себя выбрал сам — только начинается. Потому что пока он вполне себе обычный: путь москвича из семьи с несколькими поколениями успеха. 

У вас в романе дана ярко и вполне узнаваемо глянцевая, светская Москва нулевых годов. Видно, что автор хорошо знал этот город и то время. С каким чувством вы сейчас вспоминаете нулевые годы?

— Наверное, мой ответ вас разочарует. Да, я вспоминаю нулевые с определенной долей ностальгии и даже нежности — но скорее умозрительной. Это было время больших возможностей и больших ожиданий, время, когда казалось, что можно перестать думать о политике и судьбах страны — будто все движется в правильном направлении — и просто отмечать достижения, свои и всех вокруг, бесконечно что-то праздновать. Хотя тогда уже звучали тревожные звоночки, но их не хотелось замечать за общим ощущением подъема и веры в лучшее. Все это, наверное, уже сказано тысячу раз. Для меня лично нулевые были временем фрустрации. Я не понимал, куда иду, многое раздражало: наглость новых денег, беспардонность цинизма, вечные разговоры об успехе, неуемное желание потреблять — и у других, и, к сожалению, у меня самого. Поэтому нулевые для меня — прежде всего годы молодости, прошедшие в борьбе: с внутренними демонами, с неприятием своего места в мире, с неприятиями того, что происходило вокруг. Сказать, что я скучаю по нулевым, не могу. Это был мой личный хаос, время поиска себя, но не время, в которое хочется вернуться. 

Среди книг, которые читает ваш герой, полагаю неслучайно возникает роман Альбера Камю «Посторонний». Ваш герой тоже выглядит посторонним и московской тусовке, и лондонскому истеблишменту. Почему?   

— Мой герой чувствует себя посторонним, потому что он страдает диссоциативным расстройством, которое лишает человека подлинного контакта с миром. Он видит, слышит, осмысливает — но всегда словно через стекло: присутствует, но не принадлежит. Если вопрос о том, насколько мой личный опыт отражен в таком отношении моего героя с миром, то, пожалуй, в этом действительно есть частица меня самого. Мне всегда нравилось быть наблюдателем — наблюдателем, который находится рядом с центром событий. Чтобы оказаться в этом месте, нужно уметь общаться, встраиваться в разные круги, обладать определений гибкостью. И при этом, в силу особенностей моей идентичности, я всегда чувствовал себя немного посторонним. Я был грузином по фамилии Джапаридзе в Москве — это ни в коей мере не делало меня изгоем, но всегда напоминало о моей чужеродности. Я был русским в Америке в девяностые года. Потом, в нулевые, я стал вернувшимся из Америки репатриантом, а затем — после переезда в Англию — экспатом в Лондоне. Этот невидимый экран, скорее даже внутреннюю преграду, разделяющую меня и «мир», я ощущал всегда. По мне это никакая не травма — скорее, особенность, которая со временем стала моим ресурсом. Я научился наслаждаться чувством дистанции. Для человека с писательским складом ума оно ценно: позволяет видеть больше, точнее, наблюдать, фиксировать. Поэтому мне было легко описывать диссоциативную часть расстройства моего героя — я знаю это состояние изнутри. Ну и наконец, экзистенциального одиночества никто не отменял. Я подозреваю, что многие испытывают разобщенность с миром просто как факт жизни, не обусловленный никакой инаковостью или чужеродностью. Мне повезло — я могу кивнуть на свою фамилию или положение и все рационализировать, одновременно сказав себе «справляйся, это твои проблемы». Что делать человеку, который лишен этих привходящих обстоятельств и возможности логично объяснить свое отчуждение?  

На мой взгляд, самые интересные главы посвящены Лондону. Ваш опыт в чем-то повторяет историю взаимоотношений с этим городом и страной многих наших соотечественников. Чем для вас сегодня является Англия?

— Я не живу в Англии постоянно с 2022 года, но привожу здесь ровно столько времени, сколько требуется для того, чтобы не считаться английским налогоплательщиком. То есть не более 90 дней в году. Я обожаю Лондон. Я обязательно сюда вернусь. Это мой дом. Это место, где мне абсолютно комфортно. Я люблю англичан и не требую от них слишком многого. Искренне считаю, что Англия и англичане — одна из вершин, которую человечество достигло в своем развитии. Вершин изысканности, культуры, вежливости, вкуса. При этом англичане сохраняют самые обычные человеческие качества: они крайне практичны, достаточно добры, подчас не уверены в себе. В общении с ними у меня никогда не было каких-то серьезных проблем. Да, они довольно закрыты. Ну и что… А кто уж так открыт? Мне жаль, если у вас создалось впечатление по прочтении романа какой-то нелюбви или разочарования в Англии. Поверьте, это совсем не так. 

Всегда интересно знать, что послужило первым импульсом к написанию такого объемного произведения? Вы зафиксировали момент, когда решили засесть за «500 миллионов секунд»?  

— Я всегда писал. В тринадцать лет начал сочинять стихи, потом был первый рассказ. Он, кажется, до сих пор где-то хранится в Москве, в моих архивах. Но пубертат увел меня в другие стороны: секс, наркотики, рок-н-ролл… Из старых привязанностей осталось только чтение. Позже я много писал в университете в США — на английском. Разумеется, это были в основном эссе и академические работы для разных курсов. Позже в law school нас учили писать — оттачивали точность формулировок, структуру, ясность. Это тоже было на английском. Когда я вернулся в Москву, то стал работать сначала юристом, потом бизнесменом, банкиром. И, как ни странно, именно в этой сфере мне доставляло удовольствие писать: я любил составлять информационные меморандумы. Это, пожалуй, была самая приятная часть моей работы. В 2011 году, в силу определенных, довольно комичных обстоятельств, я решил, что мне необходимо написать роман, и начал его. У меня сохранились какие-то материалы от той попытки. Ну а теперь, собственно говоря, после этого длинного предисловия — к вашему вопросу как таковому. Это было 18 марта 2020 года. Мы — я, моя бывшая жена с нашим ребенком и мой друг — ехали по шоссе из Лондона на запад, в своего рода эвакуацию. Я понимал, что город вот-вот закроют (что и произошло 21 марта), и заранее арендовал симпатичное место на западе Англии, где мы в итоге провели два месяца. Когда мы миновали аэропорт Хитроу, то увидели, как по встречной полосе, в сторону Лондона, двигалась колонна бронированной военной техники. Она шла мимо нас две минуты. Вы можете представить себе ее длину. Мы поняли, что к Лондону стягиваются войска — в Англии, в стране, на территории которой не велось боевых действий с XVII века. Мы, люди XXI века, увидели колонну бронетехники, идущую по английскому шоссе. Простите, что повторяюсь, — я просто хочу, чтобы вы почувствовали наше состояние в тот момент. 2 минуты эта колонна шла мимо нас по шоссе, со скоростью 70–80 км в час… Я был потрясен до глубины души, испуган. Последующие десять–двенадцать дней я провел в состоянии, близком к панике. Мне приходилось держать себя в руках — рядом был ребенок, его мама, которых нужно было поддерживать. Но внутри все рухнуло. Мой мир перевернулся. И сухим остатком тех первых дней пандемии стало ощущение, что в жизни все предельно хрупко и приходяще. Что все может перевернуться в один момент. И что я занимаюсь не тем, чем на самом деле хотел. Я вспомнил свои детские мечты, вспомнил, как писал, вспомнил то, что приносит мне настоящее удовольствие. Тогда я оказался перед выбором — писать научные работы или писать романы. Выбор был сделан. К концу 2020 года я решил, что начну писать роман. Какое-то время ушло на раскачку, а 21 марта 2021 года я сел за стол и начал. Я сказал всем на работе, что ухожу в 2022 году, что стану писателем, и попросил не трогать меня в 2021-м — не ждать на работе до часу дня. Каждое утро я садился и писал. Роман я закончил 25 декабря 2021 года. Потом отправился путешествовать, потом началась война. С работы уйти в 2022-м не получилось — разгребал завалы из-за войны. Ушел только в 2023-м. В том же году я отредактировал роман и начал искать издателя. Издатель нашел меня сам. И сегодня мы находимся там, где находимся.

Символично, что намерение вашего героя «опередить время» приводят его в клинику для душевнобольных с плохим диагнозом «шизофрения». Как бы вы сами определили свои отношения с нынешним временем?  

— Мое отношение к сегодняшнему дню имеет несколько уровней — от общего, глобального взгляда до личного, связанного с Россией. Конечно же ответы на такой масштабный вопрос — скорее тезисные. Прежде всего, есть более широкий контекст, который не сводится к столь насущному для любого россиянина вопросу войны с Украиной. Мир продолжает двигаться, продолжает идти своим ритмом. Для большинства людей эта война не имеет особого значения или становится своего рода разменной монетой. Меня глубоко огорчает поляризация общественного дискурса, которая сегодня происходит повсюду — и в мире, и, разумеется, в России. Люди все чаще теряют способность разговаривать, слышать друг друга, искать общий язык. Вместо этого — мгновенная агрессия, нетерпимость, готовность броситься на оппонента лишь потому, что его мнение отличается. Это свойственно как консерваторам, так и либералам — к числу которых я сам себя отношу. Если авторитарность и жесткость правых понятны и ожидаемы, то проявления либерального фашизма — когда идеи защиты прав человека и уважения к личности приобретают агрессивные, нетерпимые формы — вызывают у меня боль и тоску. Одновременно с этим я с искренним восторгом наблюдаю за технологическими изменениями, происходящими в обществе. За революцией. Именно они, с одной стороны, усиливают ту самую поляризацию, а с другой — приносят колоссальную информированность, удобства и совершенно новую структуру повседневной жизни. Текстура общества меняется на глазах, и как наблюдателю мне это бесконечно интересно. 

Но одной из обратных сторон этого процесса становится повсеместная утрата интереса людей к чтению книг. Мне кажется, вас как писателя это не может не беспокоить?

— Это объективный процесс — и, как мне кажется, его не только невозможно, но и не нужно пытаться переломить. Время движется по своей траектории своим путем. Творческая энергия и человеческий потенциал неизменно находят выход — просто в иных формах, более созвучных эпохе. Что же касается происходящего в России — что тут сказать… Это вызывает боль, грусть, а порой и гнев. Ничего нового я, пожалуй, не открою. Считаю, что стремление любой страны к расширению сферы своего влияния или его сохранения — естественно. В этом смысле Россия не исключение и не должна им быть. Но вопрос, конечно, как это делается. А делается это — скудоумно, по-хамски, преступно. Вместо того чтобы вызывать симпатию и интерес у соседей, чтобы окружающие страны сами тянулись к тебе; вместо того чтобы превратить Россию в экономическую силу, способную влиять через инвестиции, через покупку активов, через выгодное сотрудничество — все сводится к угрозам, оружию, войнам. Как будто какие-то гопники из подворотни бряцают ядерными ключами, не понимая, ни опасности своих действий, ни того, что результат не будет устойчивым. Бездарности, что тут скажешь. Это грустно. Мы с вами — лишь побочный эффект происходящего. Мы не можем жить на родине, не можем строить там жизнь. И хотя наши переживания, наши неудобства и даже трагедии некоторых людей из-за вынужденного отъезда с Родины — ничто в сравнении с масштабом событий, неизбежная оборотная сторона любого большого общественного потрясения, через которое сегодня проходит Россия — легче от этого осознания не становится.

Ну а теперь, если позволите, небольшой блиц. Я начинаю фразу, а вы ее заканчиваете.

Те, кто меня не знают, считают, что я…
— Стеснителен или заносчив.

Те, кто считает, что хорошо меня знает, думают, что я…
— Счастлив.

И только я про себя знаю, что я…
— Пока я в пути…

У меня лучше всего получается… 
— Любить.

У меня хуже всего получается… 
— Быть транзактным.

Что это такое?

— Ну это, когда ты — мне, я — тебе. Я завидую людям, которые умеют так строить отношения. Мне бы хотелось быть таким. Но пока у меня не получается.

Фильм, который я готов пересматривать каждый год? 
— «Профессионал» с Жаном-Полем Бельмондо.

Книга, к которой я время от времени возвращаюсь?
— Их две: «Сто лет одиночества» и «Мастер и Маргарита». 

Любимый запах?
— Фиговое дерево на исходе жаркого дня.

Меня может сделать счастливым, если…
— Если есть сад, любовь и хорошая компания.

Сегодня меня больше всего обрадовало бы …
— Если бы мою книгу прочло как можно больше людей.

Новый роман «500 миллионов секунд» Георгия Джапаридзе можно приобрести в онлайн-магазине «Зимы» по ссылке.