Загрузка ...
Красивая темноволосая женщина средних лет держит за руки двух девочек и смотрит на меня вопросительным взглядом. Она только что выбрала одежду для старшей дочери и теперь хочет подобрать пару брюк для младшей, но у нее нет на это разрешения. Она подмигивает мне и указывает взглядом на стеллажи с картонными коробками, на которых маркером крупно выведено «Kinder». Я незаметно киваю головой, и через несколько минут ее корзина пополняется парой розовых штанишек. Отведенные пятнадцать минут истекли, мы складываем все вещи из корзины в большой пластиковый мешок. Я добавляю туда пару игрушек, и женщина уходит.
Из-за приоткрытой раздвижной металлической двери слышны голоса на разных языках. Там ждут своей очереди на получение одежды беженцы. У каждого при себе небольшой листок бумаги с картинками — пальто, шарф, джинсы, свитер, носки. Такой листок выдается на каждого отдельно, включая детей. У женщины, которая приходила недавно, было разрешение только на старшую дочь. Возможно, младшая уже получила вещи на днях, но маленькие дети очень быстро пачкаются. И особенно быстро, когда живут в огромном холле на тысячу человек, где, кроме двухярусных кроватей на бетонном полу, больше ничего нет. Поэтому я нарушила инструкцию.
Работа не для каждого
Моя волонтерская деятельность началась с объявления, которое я увидела в интернете. Гамбургский «Красный Крест» искал добровольцев для работы на складе одежды в центре первичного приема беженцев (Erstaufnahmestelle). Я созвонилась с координатором проекта. Она сразу предупредила: «На этой работе немногие задерживаются. Но ты попробуй».
Уже на следующий день я отправилась на новое рабочее место. Это был давно недействующий крытый рынок на юге города, который теперь служил прибежищем для тысячи выходцев из кризисных регионов.
Подъезд к зданию закрыт шлагбаумом. Из будки неторопливо выходит вежливый охранник: «Вы куда? Документы, пожалуйста». Он переписывает номер водительских прав и мое имя себе в журнал. Я паркуюсь перед зданием, выхожу из машины и тут же слышу «Hallo!». На меня смотрят и улыбаются несколько молодых мужчин, которые курят перед входом. Я отвечаю и вхожу в здание. За стойкой — еще пятеро сотрудников службы безопасности. Я спрашиваю, как пройти на вещевой склад. Женщина-охранница принимается было объяснять мне, но потом, немного подумав, решает: «Лучше я тебя провожу».
Мы пересекаем огромный холл. В нос ударяет запах неустроенности, стоит непрерывный гул голосов. Все помещение занято железными двухярусными кроватями. Со второго яруса свисают простыни, закрывая нижнюю часть. Так обитатели этого вынужденного общежития пытаются создать для себя минимальное личное пространство.
Бросается в глаза, что большинство взрослых апатично лежат в кроватях. Дети же ведут себя как ни в чем не бывало. Бегают, шумят, катаются на роликах и самокатах. И непременно, встречаясь со мной глазами, широко улыбаются. Мы входим на вещевой склад — просторное помещение, у стен которого стоят стеллажи высотой от пола до потолка. Они до отказа забиты картонными коробками. В середине склада несколько полок меньшего размера. На напольных вешалках в несколько рядов висит верхняя одежда. Всюду стоят нераспакованные коробки и пластиковые мешки. В углу свалены в кучу игрушки.
Я знакомлюсь с Мел — одной из добровольных помощниц. У Мел яркий макияж и выразительная короткая стрижка. Сегодня на складе только она и ее дочь-школьница. В ходе беседы я узнаю, что Мел работает актрисой в одном из небольших частных театров, а в свободное время приходит сортировать и выдавать вещи. Она также координирует работу других волонтеров.
Первым делом Мел проводит своеобразный инструктаж по технике безопасности. При каждом визите я должна регистрироваться в журнале прихода-ухода на стойке секьюрити, чтобы в случае, например, пожара, было точно известно, сколько людей находится в здании. Все личные ценные вещи во время работы всегда носить с собой. На складе одной не оставаться. «И еще, запиши сразу номер телефона охраны». Звучит оптимистично. Теперь я понимаю, почему охранница не хотела отпускать меня одну. Что ж, можно приступать к работе.
Мел объясняет, что к чему. Большую часть времени занимает непосредственно сортировка одежды. Стеллажи поделены на три большие части — для женских, мужских и детских вещей, и в первую очередь надо разделить вещи по этому принципу. Затем все вещи сортируются по категории (джинсы, футболки, рубашки, платья и так далее), некоторые имеют подкатегорию (футболки с коротким/длинным рукавом, теплые/легкие свитера). На полку отправляются вещи с определенным размером. Например, мужские футболки с длинным рукавом размера S занимают одну коробку, детские джинсы 86-го размера — другую. Такое тщательное разделение помогает быстро найти нужную одежду. Это особенно важно, когда время ограничено 15-20 минутами на человека. Мел рассказывает, что выдача происходит пять раз в неделю по два часа. В срочных случаях, когда у человека с собой ничего нет, вещи выдаются в другое время.
Пока я входила в курс дела, к зданию подъехал фольксваген, загруженный пакетами. Обычно немцы отправляют вещи, которые уже не нужны, но еще в приличном состоянии, в специальные контейнеры. Оттуда они потом продаются на вес в магазины секонд-хенд. С наплывом беженцев в страну все изменилось — немцы стали относить одежду в специальные пункты приема. Почти у всех нашлись ненужные куртки и надоевшие ботинки, которые выбросить жалко, а носить не хочется. При сортировке я встречала даже натуральные шубы и шелковые шарфы, которые были как новые.
Спустя несколько недель наш склад больше не принимал одежду. Накопилось слишком много вещей, которые никто не брал: мужские вещи размера XL, легкие футболки, поношенное нижнее белье. С мягкими игрушками было отдельное правило: принимать их было запрещено, даже новые. Причина в том, что через них быстро распространяются инфекционные болезни, например чесотка. Учитывая, в какой скученности приходилось жить в приюте, шансы подхватить заразу приближались к 100%. Вспышки заболеваний, как оказалось позже, и в самом деле происходили.
Кто все эти люди
Волонтеры, которые работали со мной на складе, были людьми разного возраста и профессий. Правда, почти все женщины. Одни из них тратили на волонтерство по два дня в неделю, другие — по два часа. При этом почти у всех была своя постоянная работа. Раз в неделю приходили школьники с учителем. А однажды нам помогали двое молодых австралийцев, которые часто бывают по делам в Германии. Но больше всего меня поразила Йоханна, врач-невролог. В разговоре она сожалела, что может работать на складе только раз в неделю, так как большую часть времени отнимает ее основная работа, а в свободное время она занимается своими тремя детьми.
Разговаривая с волонтерами, я каждый раз пыталась понять, зачем они это делают. Главный ответ можно сформулировать так: у любого человека, кто бы он ни был, должна быть крыша над головой и достаточно еды. Если я могу помочь, то почему бы и нет?
«При сортировке я выбрасываю одежду даже с маленькими пятнами. Эти люди и так уже довольно настрадались, зачем предлагать им еще и такие старые вещи», — говорит пожилая немка-волонтер. «Я сам бывший беженец, приехал в годы второй мировой в Германию еще ребенком. До сих пор хорошо помню это время», — вторит ее муж. Позже я заметила, что и они не строго соблюдают порядок работы с «клиентами». Часто выдают больше вещей, чем указано, и тратят больше времени на их подбор.
Примечательно, что беженцы очень придирчиво выбирали вещи, причем как взрослые, так и дети. Девочки оказались самыми требовательными. Часто они, перерыв все коробки на складе, отказывались что-либо брать.
Я думала, что человеку, который проделал долгий и опасный путь, будет не слишком важно, что надеть, лишь бы тепло и удобно. Оказалось, что, пожив несколько дней в безопасности, к людям возвращаются естественные желания, в том числе хорошо выглядеть. Многим удавалось откопать в ворохе одежды действительно качественные и часто новые вещи. Правда, советовать им что-то не имело смысла. Их вкус почти никогда не совпадает со вкусом немцев-волонтеров. Женщины постарше выбирают длинные юбки со стразами. Детям берут короткие искусственные дубленки или шубки. Молодые мужчины, которых здесь большинство, предпочитают узкие джинсы, спортивные толстовки и яркие кроссовки.
Окно в мир
В один из дней я заметила, что слово «беженцы» теперь звучит для меня не так абстрактно, как раньше. Это уже не безликая масса людей, о которой пишут в прессе. Они обрели лицо. Я пыталась разговориться с ними, но всегда неудачно. В ответ получала либо односложные фразы, либо просто молчание. Многие говорили только на родном языке, так что контакт происходил исключительно жестами. К тому же почти у всех заявки находились в процессе рассмотрения. Они боялись неосторожным словом как-то усугубить свое положение, хотя я и не могла никак повлиять на исход дела.
На мой вопрос, тяжело ли было уезжать с родины, одна девушка-афганка многозначительно провела ладонью по горлу и сказала: «Afghanistan – no. Not good».
В минувшем году поток беженцев в Германию сильно упал. Если в 2016 было подано чуть более 700 тыс. заявок о предоставлении убежища, то в 2017 — менее 200 тыс. Тем не менее, все приезжие нуждаются в крыше над головой, медицинской помощи, питании, интеграционных курсах. Дети должны ходить в школу и детский сад. Все это требует немалых средств.
По данным немецкой прессы, на содержание беженцев в прошлом году Германия потратила около 14 млрд евро. Однако не все сложности удается решить финансово. Приезжие не знают немецкого, многие не говорят по-английски, так что обычный визит к врачу или подача документов превращаются в серьезное испытание. Поэтому без волонтеров просто не обойтись.
В немецком интернете сотни сайтов для помощи беженцам. В социальных сетях по запросу «Flüchtlinge» выскакивают бесчисленные тематические группы. Немецкий «Фейсбук» пестрит сообщениями: «требуется переводчик с фарси», «ищу учителя музыки для сирийского беженца», «нужна помощь в подготовке домашнего задания для школьников из Афганистана». И даже «молодая семья получила квартиру, срочно требуется ковер».
В то время как СМИ дискутируют, сколько мигрантов можно принимать в год и стоил ли это делать вообще, в этих сообществах царят мир и дружба. «Ура, моей подопечной семье из Сирии разрешили остаться в Гамбурге!», — подобные посты собирают множество лайков и поздравлений.
Ложка меда
На часах 19.00. Я наполняю огромный жбан водой и подключаю его к сети. Пока вода вскипает, я беру из большой картонной коробки глянцевые яблоки, режу каждое на четыре части и укладываю на жестяной поднос. Рядом со мной Ангела делает какао на немецкий манер: растворимый порошок заливает холодным молоком в большой кастрюле, долго мешает ложкой, пока все комочки не исчезают, и разливает по бумажным стаканчикам. Мария, молодая энергичная женщина, вскрывает упаковки с печеньем и раскладывает их по тарелкам.
Наступает время вечернего чая. Известно, что в арабских странах его пьют охотно и часто. Здесь чаепитие — не просто потребление напитка, а важный ритуал. В Германии многие оказались лишены привычного удовольствия. Известно также, что немцы не особые любители чая. Одному из волонтеров, чьи родители познакомились в 70-х годах в лагере для беженцев, пришла в голову идея организовать выдачу напитков по вечерам. Так он решил вернуть людям родную традицию. И теперь после ужина добровольцы раздают какао, чай, печенье, шоколад и фрукты. Регламентом, правда, эта акция не предусмотрена, а продукты оплачивают неравнодушные граждане.
Уже за час до открытия перед столовой выстраивается шумная очередь из детей, которые от нетерпения стучат по двери. Охранник пытается навести порядок, но тщетно. «Нет — это значит нет», — по-немецки громко обрушивается он на пятилетнего ребенка. Мне становится его жаль. «Зачем же так кричать?», — спрашиваю я. «Оставь, — флегматично замечает Ангела. — Все равно он получит свое какао, что бы тот ни говорил».
Ровно в восемь мы открываем двери столовой. Мальчик лет десяти прорывается вперед и кричит: «Helfen, helfen!», что означает, что он хочет нам помогать. Но скорее всего, просто получить лишнюю порцию шоколада. Ангела твердой рукой отправляет его назад. В нашем приюте беженцам запрещено помогать добровольцам и сотрудникам. Но в некоторых, наоборот, беженцы очень активно участвуют в хозяйственной жизни. Решение зависит от руководства приюта. Считается, что модель вовлеченности более успешная, так как люди не сидят без дела и не скучают понапрасну. Занятость уменьшает число конфликтов между людьми из разных культур и с разным жизненным опытом.
Известный в Германии основатель организации помощи беженцам «Cap Anamur» Руперт Нойдек даже категорично заявлял, что те, кто уклоняется от занятий немецким языком и хозяйственных работ, должен быть выслан назад. И его слова заслуживают внимания. Нойдек, умерший два года назад и успевший стать самым знаменитым немецким филантропом последних лет, оставил после себя многолетний успешный опыт интеграции беженцев. Но у нас пока другие правила. Перед столом уже сформировалось две очереди — детская и взрослая. Ангела встает посередине и следит за порядком, пытаясь запомнить тех, кто получил свою порцию, чтобы в случае повторного подхода завернуть его назад. Я беру на себя детей, Мария обслуживает взрослых. Дети берут в основном какао, взрослые — сладкий чай. Очередь движется, я стараюсь работать быстрее, чтобы хоть немного сократить время ожидания.
Почему-то дети, взяв свою порцию, не уходят сразу, а на несколько секунд задерживают взгляд на моем лице. Многие говорят «Danke». Дети в очереди пытаются разговаривать с Ангелой на немецком: «Как у тебя дела?», «Хорошо, а у тебя как?», — отвечает им Ангела. «У меня тоже хорошо». Видно, что это доставляет детям удовольствие. Ангеле тоже. Немцы любят свой язык и считают, что знание немецкого — основное условие для интеграции.
Час заканчивается. Мы убираем посуду, моем подносы, вытираем столы и выходим из кухни. Свет в приюте еще не потушен (это делают в 22:00). Люди группами сидят на полу и о чем-то тихо разговаривают. Нас со всех сторон облепляют дети, берут за руки и провожают до выхода. На прощание машут руками и говорят на немецком «Пока!» Снаружи уже темно. Я сажусь в машину, охранник поднимает шлагбаум, и я выезжаю на освещенную яркими огнями улицу, оглушенная тишиной. Через десять минут я буду дома. У себя дома.
Фото: shutterstock.com, Мария Петрова
