Переключая каналы. Алексей Зимин об интимной стороне Лондона

Риджентс-канал — это тонкая мокрая лента на карте Лондона, четырнадцать километров транспортной артерии, акции которой еще до постройки торговались, как Tesla сегодня, занесенный бурой тиной призрак того Лондона, который правил миром одной рукой, а второй не переставая поливал розы «Виктория» в палисадниках Сент-Джонс Вуда и Кэмпдена.

Вода — это околоплодная жидкость, из которой выросла Британия. Море дало острову защиту. Океаны — силу. Английские солдаты завоевали своей стране бесконечные рынки, английские инженеры придумали, как превращать энергию в движение.

Во времена промышленной революции экономический потенциал Британской империи отличался от остального мира примерно как айфон от голубиной почты. Производство достигло такого градуса, что приходилось останавливать станки, потому что товара было так много, что он заполнял все пространство, как летучий газ. Но сдвинуть его с места было тяжело.

Из промышленных центров вроде Бирмингема в порт Лондона шли бесконечные подводы, груженные углем, текстилем, шерстью и железом, но гужевой транспорт не справлялся с объемами. Промышленная революция была в опасности.

И тогда пришла идея соединить места производства и сбыта товаров длинными каналами по образцу французских, построенных при Людовике XIV.

За полвека территорию Британии покрыла сетка транспортных артерий общей протяженностью две тысячи миль.

Манчестер и Ливерпуль, Бристоль и Кардиф, Саутгемптон и Лондон, Йорк и Бирмингем — всех их соединили узкие водные пути, по которым лошади тащили баржи-нарроубоуты шириной не более семи футов. Каждая лошадь таким методом могла перевезти в пятьдесят раз больше груза, чем при использовании обычных телег. Чудо инженерной мысли превращало воду в колоссальные нечеловеческие деньги.

Бум индустрии каналов закончился вместе с появлением железных дорог — поезда могли перевезти в пятьдесят раз больше груза и сделать это в пятьдесят раз быстрее совместного предприятия лошади и воды.

Некоторую экономическую роль каналы сохраняли примерно до 20-х годов ХХ века (в сериале Peaky Blinders по одному такому каналу из Ливерпуля в Бирмингем везут груз китайского опиума, например), но потом их окончательно списали в утиль — теперь уже автомобильные перевозки.

Две тысячи миль водных дорог остались эдаким недоумением в новом городском ландшафте — как если бы римляне навсегда ушли из Британии, оставив после себя дороги, но не рассказав секрет колеса.

Берега каналов заросли ежевикой и осокой, здесь летом можно собирать крапиву для супа или рябину для варенья или настоек на джине. Завелась даже какая-то рыба — не как источник пропитания, конечно, но как возможность для мелкой рыбацкой моторики.

На значительной части протяженности Риджентс-канала, от Паддинтона и до Хакни, вдоль набережной припаркованы те самые баржи-нарроуботы — теперь это самое недорогое лондонское жилье. Хорошую баржу с одной спальней внутри первой зоны метро можно купить за сто пятьдесят тысяч фунтов, годовая цена за парковку — в районе десяти. Вода и электричество — чаще всего отдельно. Баржи красят в невообразимые цвета, верхние палубы превращают в экологически безупречные огороды. С лодок торгуют книгами, выпечкой, часто философскими мыслями. Летом, в жару, на палубе сидят их хозяева, пьют вино и пиво и вступают в дискуссии со всеми желающими.

Прогулка по каналу — идеальный способ узнать Лондон. Нет, не с изнанки, а с какой-то очень личной стороны — как будто остаться в чужой квартире и залезать в холодильник, платяные шкафы, пить чай из чайника с отколотым носиком.

По дорожкам, где двести лет назад шли лошади, запряженные в баржу, сегодня навстречу идет, бежит с айрподсами в ушах, смеется, сажает помидорную рассаду, валяется на полянах и скамейках, дымит марихуаной, машет бутылкой совиньона очень интимный, домашний, совсем не имперский город.

От сонной Маленькой Венеции до строгого Лаймхауса примерно три-четыре часа ходьбы. Пять-шесть — если поддаться очарованию местной жизни, пить холодный кофе из бумажного стаканчика у газгольдеров за вокзалом Кинг-Кросс, бродить среди хипстерских магазинчиков у шлюзов в Хакни, замечать, как меняется цвет кирпича домов от красного в Сент-Джонс Вуде до цвета золотого карри в Лаймхаусе.

Всего несколько часов, а кажется, будто ты проживаешь несколько жизней, узнаешь что-то такое, что нельзя узнать про Лондон ни в музеях Белгравии, ни во дворцах Вестминстера. Чувствуешь себя, как медицинский зонд, путешествующий по кровеносной системе, слышащий стук сердечной мысли, сокращения желудка и со всех сторон обтекаемый пучками нейронов, несущимися куда-то в мозг для совершенно необъяснимой высшей нервной деятельности.

У древних греков было два философа: Гераклит и Парменид. Один говорил, что все течет и все изменяется, а второй, что все пребывает неизменным во веки веков. Идя вдоль старого канала, понимаешь, что правы оба.