Вадим Мунтагиров — ведущий танцор в Королевском оперном театре

Принц Зигфрид, Ромео, Конрад — это лишь несколько сценических амплуа российского артиста Вадима Мунтагирова, ведущего танцора Королевского оперного театра в Ковент-Гардене. К тридцати годам за его плечами десятки ролей, несколько крупных конкурсов и наград, в том числе звание лучшего танцора от National Dance Awards — самой престижной хореографической награды Великобритании. 

Мы решили пообщаться с Вадимом (разумеется, виртуально) о его прошлом, настоящем и будущем и узнать, как он переживает пандемию коронавируса вне сцены и привычного графика. 

— Можете вспомнить, когда вы в последний раз так долго отсутствовали на сцене? 

— На самом деле я впервые в жизни столкнулся с такой длительной паузой, поскольку несколько месяцев труппа Королевского оперного театра провела без полноценных тренировок и репетиций. Сначала я был даже рад тому, что все закрыли — ведь у меня наконец появилось свободное время, чтобы отдохнуть. Но уже через месяц стало понятно, что держать себя в форме без тренировок практически невозможно, и мне пришлось начать работать самостоятельно: «посещать» Zoom-классы, которые для нас организовали педагоги, смотреть видеоуроки Большого и Мариинки на YouTube и ежедневно заниматься спортом дома. 

— Волнительно было возвращаться обратно в театр после перерыва? 

— Я рад, что у нас вновь появилась возможность выступать для зрителей. Но все репетиции проходят с соблюдением строгих правил. Например, два раза в неделю мы сдаем тест на коронавирус — каждые вторник и четверг. Это нужно для того, чтобы мы могли репетировать без масок. А вот общие уроки, к сожалению, до сих пор приходится посещать в масках. Заниматься в них у станка очень тяжело: первая половина занятия проходит еще более-менее терпимо, но когда начинаешь активно прыгать, появляется ужасная одышка.

— Ваше ежедневное расписание в театре сильно изменилось после пандемии?

— Частично. Хотя мы привыкли к тому, что в театре у нас постоянно меняется расписание, оно всегда зависит от репертуара на новый сезон. День обычно начинался в 10:30, с урока — он длился 75 минут, потом с 12:00 — репетиции. Иногда мы могли провести в театре целый день — до 18:30, порой даже без обеда.

В день я репетировал по три-четыре разных балета — это абсолютно нормально. В одной студии превращался в Ромео, в другой — в Зигфрида из «Лебединого озера». Всегда нужно было успеть переключить голову на нового персонажа. А вечером у нас, как правило, проходили спектакли. Поскольку составов очень много, каждый день выходить на сцену все равно не получалось. Один балет — допустим, «Лебединое озеро» — мне удавалось станцевать не больше двух-трех раз. С точки зрения артиста это не очень хорошо. Представьте: на премьере ты ужасно волнуешься, на втором выступлении — чувствуешь себя более уверенно, на третьем — только начинаешь получать удовольствие. И все — увидимся через два-три года, когда балет снова вернется в репертуар театра. 

— А сколько всего спектаклей в году вы давали в театре?

— В Королевском оперном театре вместе с гастролями в других странах получалось около семидесяти спектаклей в год. К слову, из-за пандемии количество выступлений сократилось в три с половиной раза. По-моему, я успел дать всего порядка двадцати спектаклей. К сожалению, очень много всего отменилось: и гастроли, и концерты, и Гала. Организаторы до последнего надеялись, что выступления состоятся, но их все-таки пришлось отложить.

—  Предлагаю ненадолго вернуться в прошлое и поговорить о том, как вы пришли в балет. Я уже знаю, что вы родились в семье профессиональных артистов. Каким вы представляли свое будущее?

— Так как мама и папа были ведущими артистами Челябинского государственного театра оперы и балета имени М. И. Глинки, я буквально вырос в театре. Большую часть своего детства я провел за кулисами, в концертных залах и гримерных. Тогда я мало размышлял о своем будущем, но как только мне исполнилось девять лет (моя сестра тогда уже училась на третьем курсе Пермского хореографического училища), подумал, что другого выбора быть не может — пора ехать. Я помню день, когда родители отправили меня в Пермь. Посадили одного на поезд, помахали мне вслед и сказали: «Сестра тебя там встретит!» Но я не представлял, как будет тяжело вдали от дома.

— Как вы учились? Что говорили преподаватели?

— Большинство педагогов были мною довольны. На занятиях ставили меня в центр станка — обычно это место занимали самые талантливые ученики. В основном это были люди старой закалки — строгие, но справедливые. Сейчас я им бесконечно благодарен за дисциплину, без которой бы точно ничего не добился. Всю балетную базу мне однозначно дали в Пермском училище. А еще я помню, как наверху у нас был большой зал-фойе, и старшекурсники часто оставались там после уроков: приносили кассеты, включали музыку и танцевали под нее, делали какие-то вариации. Однажды меня тоже пригласили, хотя я еще был маленький. Мне это очень польстило.

Но учиться было трудно. Мы занимались с утра до ночи. Не только балетом, конечно. Как и другие дети — учили математику, литературу, русский. Я, кстати, из-за академических предметов волновался больше всего: на домашнюю работу уходило так много времени, что о балете я думал в последнюю очередь — переживал, что меня отчислят из-за плохих оценок.

— Тем не менее, вы оказались в Лондоне. Как так получилось?

— В 2006 году я поехал в Лозанну на конкурс Prix de Lausanne (международный конкурс учащихся балетных школ, проходящий ежегодно в конце января — начале февраля в Лозанне начиная с 1973 года — Прим. ред.). На нем я выиграл стипендию, которая предоставила мне возможность выбрать любую балетную школу в мире. Тогда я и решил попробовать Королевский балет в Лондоне, хотя практически ничего не знал о нем. Мне просто было интересно посмотреть на то, как живут в Европе. Я подумал: «Проведу в Лондоне год, наберусь опыта и вернусь обратно». Так что цели, как у Рудольфа Нуреева — перепрыгнуть барьер и уехать из России, у меня не было. Я действительно собирался работать в Перми. Но после стажировки мне предложили продолжить обучение. «Так почему бы не попробовать?» — подумал я. И остался.

— Вы говорите, что, когда переехали в Лондон, практически ничего не слышали о местном балетном училище. Но ведь вы знали об истории балета в британской столице?

— Нет! Я вообще ничего не знал об истории балета за рубежом. Помню, как на первой неделе обучения в Royal Ballet у меня спросили: «Кто эта женщина, изображенная на портрете?» Оказалось, что это была Марго Фонтейн. Но я ни разу не слышал о ней. Надо мной многие смеялись, а я честно отвечал: «Это не моя вина, просто мне никто о ней не рассказывал». Зато я знал про Владимира Васильева, Галину Уланову и других русских артистов.  

— Очень интересно то, что многие артисты русского балета жили и работали в Лондоне долгие годы: это и Анна Павлова, и Рудольф Нуреев, и Тамара Карсавина. Их мотивы многим из нас известны. Как вы думаете, с чем связано то, что и сегодня артисты продолжают перебираться за рубеж?

— Отчасти это связано с репертуаром театров. Европейская сцена до сих пор отличается от российской, хотя в Москве и в Санкт-Петербурге уже ставят спектакли зарубежных хореографов, например, англичанина Кеннета Макмиллана. Раньше такого не было, поэтому многим хотелось попробовать что-то новое. 

Пять лет я проработал в Английской национальной опере, и их репертуар был весьма близок к русскому: много «золотой» классики, вроде «Щелкунчика» и «Лебединого озера». Сначала было очень интересно, но через пару лет спектакли начали повторяться, все пошло по кругу. И мне тоже захотелось что-то изменить — так я попал в Королевский балет. Здесь мы ставим Аштона, Макмиллана, даже чеховские «Три сестры» в его интерпретации. Мне иногда забавно, что англичане с таким интересом относятся к русской культуре, а в самой России этого не хватает.

— В прошлом году вы получили самую престижную хореографическую награду Великобритании National Dance Awards как «Лучший танцовщик». Что-то после этого изменилось?

— Действительно, в Лондоне есть группа балетных критиков: они следят за артистами в течение года, смотрят спектакли и потом номинируют тех, кто, по их мнению, достоин награды. Есть разные звания: «Лучший артист», «Лучшая классическая роль», «Лучший модерн», «Лучший театр». 

Получить награду, конечно, было очень приятно. Но для меня призы практически ничего не значат. Чем больше ты добиваешься, тем упорнее нужно работать над собой. И не важно, выиграл ты или проиграл — на следующий день каждый артист приходит на работу и продолжает трудиться. Никакая награда не дает ему права расслабиться и отдохнуть, мол: «Если я «Лучший артист», то теперь я могу все».

— У вас подход настоящего перфекциониста. Я бы даже сказала трудоголика.

— Может быть. Например, когда я смотрю видеозаписи своих выступлений, то обычно бываю недоволен своей работой. Хотя на сцене я получаю колоссальное удовольствие: мне нравится танцевать, нравится получать энергию от зрителей. Но потом я смотрю на эти видео и думаю, что мог бы сделать лучше. По этому поводу мама мне всегда говорит: «Чем меньше знаешь, тем меньше думаешь и крепче спишь». И я, в принципе, стараюсь следовать ее словам: расслабиться и выкинуть все ненужные мысли из головы. 

Я не думаю о том, чего добился, и живу сегодняшним днем. А потом, возможно, когда выйду на пенсию, то сяду на диван и поразмышляю. Сейчас я все же стараюсь этого не делать — так работать спокойнее.

— Ощущается ли в театре конкуренция между артистами балета?

— Мне кажется, везде по-разному. У нас конкуренция есть, но она очень здоровая. Никто не желает друг другу зла и не подкладывает иголки. Есть артисты, которые работают интенсивно и стараются расти профессионально, но это совершенно нормально для любого коллектива. Кроме того, с некоторыми коллегами у нас очень доверительные отношения. Например, мы хорошо дружим с соседом по гримерке и часто обсуждаем, как прошли наши выступления: открыто указываем на промахи, даем друг другу советы, можем вместе посмеяться над ошибками и никогда не обижаемся на критику. 

— В начале ноября театр, наконец, даст несколько спектаклей для «живых» зрителей. Что вы танцуете?

— У нас будет две программы: в первой я танцую «Па-де-де Чайковского» в хореографии Баланчина, во второй — «Корсара» с Марианелой Нуньес. С другими партнершами я сейчас выступать не могу, поскольку мы танцуем в «баблах» по указанию правительства. Новая программа будет очень короткая, буквально час. Но мы ей очень рады.

— Какие у вас планы на будущее? Понимаю, сейчас сложно прогнозировать, но все же. 

— Глобально мне не хочется ничего менять. Мне очень нравится жизнь в Лондоне, работа в Королевском балете, я нахожусь в прекрасных отношениях с директором театра — Кевином О’Хара. Как и другие артисты, я с нетерпением жду, когда пандемия закончится: сейчас я нахожусь на пике карьеры: мне тридцать лет, а время артиста — очень короткое. Когда ты сидишь дома, пускай даже месяц, ты понимаешь, как много возможностей упускаешь. Надеюсь, что после Нового года мир пойдет на поправку, и тогда мы вновь заработаем в прежнем режиме. Как у нас говорят: «Busy artist is happy artist», и я с этим полностью согласен. 

Фото: Legion-media, the Royal Opera House