Разговор Марата Гельмана с арт-критиком. Новый «Психодарвинизм» Ильи Чичкана

— У Олега Тистола — пальмы, у Ильи Чичкана — обезьяны. Это отказ позиционировать себя как «украинского художника»? Отказ от национального нарратива? Или экзотика? 

— Понятие «современный художник» не предполагает национальности. Плохо, если современное искусство говорит языком, непонятным вне локального контекста. Потому что искусство — это наиболее гуманистическая из форм человеческой деятельности. Другие животные не знают искусства, в отличие от эмпатии, коммуникации, попыток друг другу помогать, выискивать какие-то полезные для себя травки, что можно сравнить с зачаточной медициной. Конечно, работы, сделанные под впечатлением конкретных событий или под влиянием традиций, тоже могут звучать в современном искусстве. 

Интересный пример — «Дидактическая стена» Младена Миляновича из Боснии и Герцеговины, выставлявшаяся, в том числе, в нашем с Петаром Чуковичем проекте Exodus в Национальном музее Черногории. Свой опыт военной службы Милянович использовал для создания актуальных сегодняшнему миру скрижалей, нанеся на гигантские каменные плиты изображения тактики войны, обороны и выживания из югославских офицерских пособий. Художник создал на их основе свода визуальных советов для нелегальных мигрантов, сотни тысяч которых когда-то бежали от балканских войн в западноевропейские страны, а теперь прорываются в те же страны из Африки через Балканы.   

И Тистол, и Чичкан обращаются своими работами ко всему миру. А их коммерческий успех в первую очередь на постсоветском пространстве объясним тем, что экзотика по-прежнему здесь очень востребована. Общая масса граждан не насытилась путешествиями, они все еще вызывают ассоциации с богатством и сладкой жизнью.

«Мировая эпидемия уханьского вируса дала новую оптику в восприятии искусства, его смыслов и роли. В разгар карантина Илья Чичкан начинает реализацию нового цикла, посвященного шедеврам искусства из собрания Третьяковской галереи. «Пан» и «Царевна-Лебедь» Врубеля, «Похищение Европы» и «Девушка с персиками» Серова, «Стрекоза» Репина, «Боярышня» Сурикова и даже «русское все» — Пушкин кисти Кипренского преображаются обезьяньими головами».

«Старая искренность и новая актуальность», Константин Дорошенко

— У Ильи есть блестящие работы, абсолютно разные и формально, и по интенции. Но психодарвинизм перевешивает их количественно. Не опасно ли художнику ассоциироваться с одним приемом? 

— В историю искусства, и не только украинского, Илья Чичкан уже вошел. «Спящих принцев Украины» из нее никто не вычеркнет. После такого сильного высказывания он мог бы вообще ничего не делать. Но обезьяний мегацикл пользуется неослабевающей популярностью. В нем Илья дает волю своему озорному характеру, бунтующему против всего святого. «Психодарвинизм» балансирует на грани кича, но это осознанный ход, игра с обществом потребления. Ну а художников, сделавших имя на одном приеме, в истории множество. От Фра Беато Анджелико с его ангелами до Кристо — упаковщика зданий и пространств. В современном искусстве серийность — работающая коммерческая стратегия. Вспомним кружки Яёи Кусамы, каракули Сая Твомбли или яйца Оксаны Мась.

— Есть такое мнение, что обезьяна — это карикатура на человека. Тогда Чичкан — социальный художник, остро и зло смотрящий на мир. Что за «приговор» содержится в его работах по-твоему? 

— Это не приговор, а предложение отказаться от элитизма, от выстраивания иерархий и поклонения им, от попыток за статусами и их знаками отрицать человеческое равенство. Человек одновременно смеялся над обезьяной и демонизировал ее, противопоставляя себе в дикости, распущенности, бессмысленности. Образ Кинг-Конга воплощает колониальные и расистские взгляды недавнего прошлого мира, который мы привыкли считать образцом цивилизованности. Джессика Лэнг, звезда «Американской истории ужасов», социально-критического, жестко-сатирического сериала об этом мире, еще в 1976-м визжала в лапах Кинг-Конга в своей кинопремьере. А последний человеческий зоопарк, демонстрировавший зевакам представителей колониальных народов как животных, Бельгия представила в 1956-м на Экспо в Брюсселе. 

Нидерландский ученый Франс де Вааль выпустил исследование «Политика у шимпанзе», которое уже сорок лет переиздают, изучают в западных социологических институтах и бизнес-школах. Оно доказывает, что иерархичность, манипуляции сексуальностью, борьба за власть с интригами и коалициями существуют у приматов изначально, вне культуры и цивилизации. Чичкан напоминает нам об этом нашем начале. 

«Илья Чичкан — воплощение наших 1990-х, когда на руинах «несуществующей страны времен скандала» появился мир дикого капитализма в стиле «Незнайки на Луне». Творческие люди упивались свободой на грани вседозволенности, полагая, что ханжество и цензура побеждены навсегда. Теперь понятно, что до территории искусства тогда просто не было дела тем, кто занялся освоением и переделом имущества».

«Старая искренность и новая актуальность», Константин Дорошенко

— Когда-то у меня в галерее Чичкан одел обезьян в военные формы разных стран. Тут же на него посыпались обвинения в издевательстве над победителями во Второй мировой войне, а палестинцы увидели в одной из обезьян Ясира Арафата. Как ты думаешь, в этом проекте с использованием любимых всей интеллигенцией работ увидят кощунство? 

— Разумеется. Носители косного мышления. Но если для человека что-то действительно свято, значимо, оскорбить это в его глазах нельзя. Иначе выходит, что его убеждения слабы и зависят от высказывания кого угодно. Ну и какова цена таким убеждениям? Третьяковская серия Чичкана работает на оздоровление нашего восприятия искусства. Имперское тоталитарное общество возводит искусство на пьедестал, как нечто возвышающееся над жизнью, направляющее ее, демонстрирующее образцы для подражания и восхищения. 

Но в сегодняшнем мире искусство — просто часть человеческого бытования. Отношение к нему демократизируется, границы между ним и зрителем повсеместно убираются. Оно провоцирует мышление, диалог, рефлексию, а не на восторг, трепет и почитание. На экскурсиях в немецких музеях дети рисуют, лежа на полу. Пора и нам отказаться от пиетизма и чопорности в восприятии искусства.   

— На первой выставке «Психодарвинизма» Чичкана в Киеве в 2005 году польско-украинский куратор Ежи Онух сказал: «Возможно, это даже авторефлексия, и все эти обезьянки — сам Чичкан в разных ипостасях». Если согласиться с этим тезисом, это самолюбование со стороны Ильи или самоирония? 

— Илья Чичкан — любитель и мастер ужимок, которые могут шокировать непривычную к богемной раскованности публику. Например, целовать ступни малознакомым дамам, сняв с них обувь в разгар вечеринки. Или устроить танец с полным стриптизом, благодаря чему его анатомические особенности известны многим участникам киевской арт-сцены его поколения. 

В 2002-м я пришел в твою галерею в Киеве во время монтажа проекта Ильи «Красная шапочка», где он сфотографирован голым в маске волка. «О, Чичкан!» — сразу вырвалось у меня. «Откуда ты знаешь?» — с подозрением спросил меня Саша Ройтбурд, тогдашний директор галереи. Я решил не объяснять ради пущей таинственности, хоть дело было совсем не в интимном. Что может быть более социальным и демонстративным, чем частные вечеринки? Самолюбование на уровне эксгибиционизма — часть обаяния Ильи Чичкана. 

А в интервью Асе Баздыревой он когда-то сказал: «Я встречаю две группы людей: те, которые хотят быть обезьянами, и те, которые категорически не хотят. И вот те люди, которые хотят видеть себя обезьянами, они мне намного ближе, чем те, которые не хотят». Так что Илья не нарцисс, он охотно воспринимает непосредственность других. 

«Взгляд на художественную практику Ильи Чичкана на протяжении десятилетий открывает в качестве сквозной линии искренность. Старую искренность индивидуалиста и панка, всегда отвергающего элитизм, не признающего иерархий, не верящего в плодотворность солидарного политического высказывания. В этом Илья Чичкан, как мало кто, остается верным настроениям творческой среды своей юности и этим приобретает актуальность в новом мире, сбрасывающем оковы эпохи позднего железа».

«Старая искренность и новая актуальность», Константин Дорошенко

— Принято считать, что художник помимо месседжа, который он сознательно хочет донести своими работами, говорит что-то важное о времени, о социуме, о чем-то еще, о чем сам не думает. Ты как думаешь, «Психодарвинизм» имеет подтекст?

– Илья Чичкан — индивидуалист, принципиально далекий от социально-политической повестки. Но, не изменяя себе, неоднократно оказывался на волне общественной актуальности. «Психодарвинизм» сегодня — в контексте новой этики, пандемии уханьского вируса, обозначившей проблему мирового неравенства, как опасность для здоровья и выживания даже самых богатых, считавшихся защищенными слоями общества и государства — в разы актуальнее, чем 17 лет назад, когда Чичкан начал проект. Это горькая таблетка в сладкой оболочке, возвращающая нас к «Обезьяне и сущности» Олдоса Хаксли, изобразившего мир, в котором техническое развитие уничтожило цивилизацию, став на службу примитивным страстям человечества. 

Избежав этого, мы, впрочем, лишь утвердимся на пути к «Дивному новому миру» того же Хаксли с его автоматизированным обществом, главной задачей которого стал дизайн людского досуга, абсолютная транспарентность и позитивное мышление. Эта антиутопия наиболее близка к нашему возможному будущему.