«Культурная жизнь лондонских 1990-х поглотила меня»: Илья Лагутенко — о детской рок-группе и записи первых альбомов «Мумий Тролля» в Лондоне

— В своих интервью вы рассказываете о том, что основали первую рок-группу задолго до «Мумий Тролля», когда вам было 13 лет, и пели на английском языке.

— Даже раньше — в 11. У меня есть официальное свидетельство — дневник, который заставлял меня вести мой дедушка. [Он] сказал: «Тебе пригодится потом», и я в течение какого-то времени, недолго, записывал все в дневник. Он у меня до сих пор сохранился, и там говорится, что такого-то числа я и мой друг Пашка, сосед по подъезду, сначала играли в железную дорогу, а потом решили играть в рок-группу.

— С железной дорогой все понятно. А как появилась идея, что в рок-группу тоже можно играть?

— Откуда я это взял, к сожалению, в дневнике не зафиксировано. Нужно принимать во внимание, что мы росли мало того что в Советском Союзе, так еще и в закрытом городе Владивостоке. Поэтому где я услышал, что в рок-группу можно играть, не знаю.

То, что у нас были записи какие-то, редкие пластинки дома — да, это факт. Мне это нравилось. И в своем кукольном театре я изображал группу Deep Purple — делал фигурки музыкантов. Видимо, что-то меня задело между строк в этой «зловредной» и «буржуазной» поп-культуре. И даже без особого понимания, как все работает, я придумывал свои рок-группы, пытаясь быть самим собой. Хотя за исключением передач «Международная панорама» и «Утренняя почта», где могли показать кусочек [выступления] ABBA и Boney M., мы ничего другого не видели.

— Английский вы к тому моменту уже знали настолько хорошо, что могли сочинять на нем песни?

— Мне казалось, что писать песни на английском языке гораздо легче, чем на русском. Первую рок-песню на русском я, наверное, услышал у группы «Аквариум» — мне тогда было лет 14-15. До этого у меня просто не было примера, как и о чем можно петь по-русски. А по-английски, казалось, можно петь о чем угодно — все равно никто ничего не понимает.

Это был не первый мой иностранный язык. Первый — китайский, который я начал по стечению обстоятельств учить в шесть лет, потому что ближайшая к моему дому школа была китайская. Английский был вторичен, но я всегда считал, что знал его лучше, чем моя учительница. У нас возникали с ней постоянные споры, она ставила мне плохие отметки, потому что, наверное, ей не нравилось, что я читал Яна Флеминга как внеклассную литературу, почти запрещенную.

— Где вы ее находили в те времена?

— Менялись книгами друг с другом c ребятами. Моряки привозили тоже какие-то книжки, такой палп-фикшен. Более серьезную литературу можно было читать в переводе, а это чтиво — только в оригинале.

— Я задала вопрос про английский не случайно. Насколько я знаю, в Лондоне вы оказались в качестве переводчика?

— Да, в Лондон я попал именно так. Как сейчас с высоты лет будет сказано, это, наверное, был плод энтузиазма начала 1990-х годов, потому что мои владивостокские друзья детства вдруг решили стать инвестиционными банкирами с международными амбициями и открыли офис в Лондоне. Но так как многие проекты были связаны с Китаем, Канадой и еще рядом стран, им нужен был человек, который говорил бы и на китайском, и на английском, и на русском. Кроме меня они такого другого человека не знали. Тогда мне сказали: «Поедешь в Лондон?» Я ответил: «Конечно!» и быстро собрал чемоданы.

Сначала мы приезжали на пару конференций, а потом я застрял в Лондоне на следующие пару десятков лет.

— Это была ваша первая поездка за границу?

— Я уже ездил в Китай до этого, но на Запад — это был мой первый выезд. Казалось, что он открыл целую новую главу в моей жизни. Когда ты в 22 вдруг попадаешь в Лондон, да еще и не просто туристом, а с какой-то обязанностью — офисом, костюмом в полосочку, портфелем.

— Все было настолько серьезно?

— (Смеется.) С портфелем я был вынужден встречаться с серьезными людьми. У нас было много различных проектов, очень веселых. Сейчас я вспоминаю об этом с некоторой долей иронии, потому что, происходи это сегодня, я бы подумал: «Что за безумства мы совершаем!» Например, мы продавали инвестиционные проекты кимберлитовых трубок в Приморье. Я просто приходил, стучал в дверь De Beers и требовал свидания с высоким начальством. Но я быстро понял, что все эти бизнес-устремления — совершенно не мое. Культурная жизнь лондонских 1990-х — Cool Britannia, брит-поп, рейвы — все это поглотило меня.

Через несколько лет, когда все наши бизнес-инициативы сдулись, так получилось, что у меня появилось много новых друзей — молодых музыкантов. Я уже прекрасно ориентировался в том, что происходило на сценах Северного и Южного Лондона, и в 1996 году мы записали с местными музыкантами тот самый альбом «Морская». Он стал своего рода поворотным альбомом для русской музыкальной сцены. В общем, теперь это хи-сто-ри.

— В какой момент вы поняли, что больше не хотите заниматься бизнесом и что теперь пора заниматься музыкой?

— Я никогда и не переставал ей заниматься. Но у меня была необходимость зарабатывать на жизнь, был маленький ребенок на руках, поэтому я подписывался на все. Работу, как говорится, выбирать особо не приходилось: то я участвовал в организации одного из первых интернет-провайдеров, то упаковывал бутерброды для школьных завтраков. Прошел через многое. А когда альбом «Морская» приобрел бешеную популярность в странах бывшего Советского Союза, тогда уже началась моя гастрольная жизнь. Но для записей и «домой» я все равно возвращался в Лондон.

— Когда и как вы успевали писать тексты и музыку?

— До сих пор не понимаю, как они пишутся. Никогда не изучал алгоритмы или специальные научные разработки. Я не изучал никогда музыкальные теории. Я просто слушал музыку и пытался делать так, как я бы ее видел, или такую музыку, какую я бы хотел слушать. Писал в метро, на коленке, когда приходило настроение. Это особо не изменилось ни в 13, ни в 30, ни в 53 года — как сейчас.

— К моменту выпуска первого альбома вы уже кого-то знали в Лондоне из музыкального мира?  

— Кого может знать мальчик, приехавший с другого конца Земли? Конечно, никого не знал. У меня абсолютно не было понятия, как работают студии и как устроен музыкальный бизнес. Я все познавал на практике. И поиском продюсеров занимался сам — я уже говорил, что с первыми разработками в интернете был чуть-чуть связан — так вот, писал имейлы по адресам, которые находил, стучал в двери студий. Буквально приходил и говорил: «Здрасьте! Я такой-то. Можете ли вы мне помочь?» Общался с ребятами, на концертах или за пинтой пива встречались, спрашивал совета.

— До какой студии вы в итоге достучались?

— Первая студия, где мы записали альбом «Морская», кстати, существует до сих пор. Хотя мне никогда не казалось, что она долго протянет. Это было под мостом Ватерлоо — Alaska Street Studio. Она существовала больше как репетиционная база — такая затхлая студия в то время. Но там было очень бюджетно репетировать молодым рокерам. Внутри стоял пульт, было несколько инструментов, магнитофон. Это оказалась, наверное, самая бюджетная опция, которую я смог найти в Лондоне по тем временам.

Средств у нас особо не было — мы посчитали, что дней на десять нам хватит. За это время, собственно, была записана, сведена и выпущена в свет первая пластинка. Когда она вышла, средств и возможностей у нас прибавилось, поэтому дальше мы уже могли выбирать. Нашу третью пластинку «Точно Ртуть Алоэ» записывали уже в Real World Studios Питера Гэбриела (английский певец, автор песен и музыкальный продюсер. Начинал карьеру в британской группе Genesis. — Прим. ред.). Это одна из студий мирового класса в Уилтшире, где записываются большие артисты. Потом несколько альбомов, в том числе «Меамуры», я записал в своей любимой студии Mayfair Recording в Примроуз-Хилле.

Постепенно я вживался в студийную жизнь города, и она мне чрезвычайно нравилась. Кстати, мы записывали не только «Мумий Тролля», но и продюсировали дебютные альбомы Земфиры, группы «Скрябин» — одной из самых легендарных в Украине, «Сегодня ночью».

— Я слышала историю про то, что первым о вас рассказал в эфире Сева Новгородцев. Это было еще до успеха «Мумий Тролля»?

—Да, он пригласил меня на программу «Севаоборот», где прозвучали первые песни «Мумий Тролля». Не знаю, сколько десятков человек слушали эту передачу. (Смеется.)

— Вы должны были после этого проснуться знаменитым!

— (Смеется.) Нет, проснуться знаменитым не удалось, но само чувство, что это где-то появилось, прибавило, конечно, энтузиазма молодым музыкантам. У нас тогда еще не вышел альбом, мы даже не знали, что с ним будем делать, — существовала только запись, которую мы давали друзьям послушать. Так что не знаю, сыграл ли эфир роль, но он в какой-то мере был пророческим.

— С другими русскоговорящими лондонцами вы тогда общались?

— В 1990-е это было небольшое комьюнити. Неизвестно, насколько там все друг друга знали. Мы общались больше с ровесниками — с теми, кому, как и мне, было по двадцать с лишним. Но иногда встречались и такие столпы (смеется) лондонской эмиграции, как Юра Степанов — музыкант из Ленинграда, участник группы «Мифы». Он, кстати, мне очень помог с записью пластинки «Морская» и познакомил меня с гитаристом Родом Блейком. Юра потом играл на первых двух альбомах «Мумий Тролля», а также его голос звучит как бэк-вокал в песне «Владивосток 2000».

Ну и вообще были такие characters — персонажи 1990-х в Лондоне того времени. Я так понимаю, что очень многое изменилось с тех пор. Это, скорее, ностальгические воспоминания.

— Где вы встречались с друзьями?

— Специальных мест каких-то не было. В гости ходили, в доступные пабы, рестораны, клубы. Всех их уже не припомнить.

— По дому скучали?

— У моей семьи такая история, что мы никогда не были привязаны к каким-то местам. Мне всегда было легко передвигаться по миру. Конечно, я все-таки связываю Владивосток с местом, где я вырос, где родился «Мумий Тролль». У меня есть определенные сентиментальные воспоминания о городе и мысли о том, каким бы мог быть Владивосток, если бы мы жили в параллельной реальности. (Смеется.)

Я себя идентифицирую с Тихим океаном. Но то, что затем моя жизнь проходила в совершенно необычных и противоположных Владивостоку по всем факторам местах — географически, ментально ли, — это тоже замечательно. Из этого сложился уникальный жизненный опыт.

— Почему вы все-таки решили уехать из Лондона?

— Во-первых, группа поехала в тур, и он никогда не заканчивался. Затем у меня родилась дочь, и мы поняли, что в том месте, где я жил в Лондоне, тяжело с маленьким ребенком. Показалось, что нужно чуть-чуть сменить локацию. И так лондонский период жизни спустя почти двадцать лет закончился. Сейчас я ограничиваюсь или рабочими визитами, или дружескими — я часто бываю в Лондоне.

— Кстати, в каком районе вы жили?

— В самых разных. Начинал я с Илинга — это было мое первое место лондонской прописки. (Смеется.) Все места в основном такие, как говорится, полуконечные станции веток метро. Потом я жил на юге Лондона, дальше чем Брикстон. Затем переехал на север и на запад, поближе к центру — в SW3. Так что везде по чуть-чуть мне удалось посмотреть на жизнь, в самые разные периоды.

— Значит, знаменитым вы все-таки в Лондоне проснулись? По одному из этих адресов.

— Да, с тех пор как мы записали альбом «Морская» и несколько видеоклипов, мне стали чаще поступать звонки с предложениями. Группа приобрела большую популярность. Узнаваемость выражалась в цифрах пиратских пластинок, и было понятно, что публика готова для концертов «Мумий Тролля». Мы прекрасно знали, что с продажей пластинок далеко не уедешь в Советском Союзе, потому что порядка абсолютно никакого там не было — пиратская индустрия преобладала. Единственной возможностью продолжать была концертная деятельность, и мы начали гастролировать.

— Есть ли у вас любимое место в городе?

— Я не настолько сентиментален, чтобы признаться в любви конкретному месту. Когда первые пару лет я жил в Лондоне и мне нужно было общаться с людьми из разных часовых поясов, из офиса я уходил очень поздно — иногда уже метро было закрыто. Поэтому я прогуливался пешком от Пикадилли до места, где жил, — в район Майда-Вейл. Выбирал разные улицы и занимался виндоу-шопингом.

Мне до сих пор этот маршрут очень нравится. Особенно, когда на улице никого: какие-то витрины горят, какие-то лампочки — нет. Можно идти разными дорогами — через Эджвер-роуд, например. Тогда это было единственное место в Лондоне, которое круглосуточно работало, — можно остановиться на чаек, что-то перекусить и идти дальше.

— Чуть не забыла спросить: когда был ваш первый концерт в Лондоне?

— Хороший вопрос. По-моему, как раз году в 1998-м в подвале клуба The Mean Fiddler. У нас даже где-то есть аудио этого концерта и видео — совершенно случайно кто-то сделал неплохую запись. В течение двадцати лет мы пытались их совместить, но тот, кто обещал это сделать, к сожалению, каждый год только обещал. Теперь мы поняли, что это, наверное, никогда не случится, но шутка в группе осталась: «Можно все сделать так же быстро, как выпустить концерт в Лондоне». (Смеется.)

Может, к столетию первого выступления группы «Мумий Тролль» в Лондоне мы все-таки эту запись опубликуем в формате какого-нибудь NFT.

— Перед предстоящим выступлением волнуетесь?

— Конечно, меня все волнует — я очень волнительный.

— Какие планы? Что будете исполнять?

— У нас есть амбициозный план исполнить много нового материала, который даже был записан в рамках сайд-проектов. Но это я больше пугаю читателей. Знаю, что многие ожидают встречи с любимыми и знакомыми песнями, так что попытаемся найти нужный компромисс в этом направлении. А вне концерта — у меня есть большой план встреч с друзьями и знакомыми. 

Концерт группы пройдет 8 марта 2022 года на знаменитой площадке The Roundhouse. Подробнее – здесь.