Художница Евгения Стрыгина и искусствовед Вера Отдельнова: об ощущении дома, пустоте пространства и души

Расскажите, пожалуйста, немного о себе. Почему вы решили стать художником и что значит для вас быть художником? Насколько я знаю, у вас есть журналистское образование. Как вы думаете, влияет ли это образование и умение рассказывать истории на ваш подход к искусству? 

Фотография присутствовала в моей жизни с самого детства — мама уже больше 45 лет занимается выпуском фотобумаги для печати черно-белых снимков. Но это технический процесс, в который я не была погружена глубоко, и в котором отсутствовала творческая составляющая. О ней мне никто не рассказывал, но я знала, что она где-то есть и искала ее самостоятельно. В университете у меня появилась довольно солидная по тем временам зеркальная камера. Я перебирала настройки, режимы съемки, экспериментировала с обработкой изображений. При этом меня никогда не интересовали дискуссии о фокусных расстояниях, диафрагме, выдержке и резкости объектива. Для меня нет прямой связи между техническими характеристиками оборудования и ценностью снимка. Камера — всего лишь инструмент. И главным для меня было не научиться им пользоваться в совершенстве, а узнать, на что я способна с его помощью. 

По образованию я журналист, но в какой-то момент мне стало интереснее говорить картинками. Подход к рассказыванию историй в искусстве, на мой взгляд, другой. Журналистика требует объективности и умения быть над ситуацией, искусство — максимальной искренности и погружения. Донести свою мысль через художественный образ гораздо сложнее, чем выразить ее вербально. Ты оперируешь не фактами, а ощущениями. От «чтения по слогам» я постепенно двигалась в сторону создания глубоких, вдумчивых и, хочется верить, по-настоящему авторских «текстов» — визуальных, конечно же. 

Именно желание нащупать собственное видение привело меня в школу фотографии Fine Art (сейчас она называется Polezreniya), где мне помогли сформулировать все то, что я внутренне чувствовала, но никак не могла выразить словами — про метафоры в фотографии, работу цвета и ритма, про поиск интересного в обыденном. Курс заставил меня изменить привычки — снимать в таких местах, которые раньше я обходила стороной, больше думать перед тем, как нажать на кнопку спуска, смотреть под другим углом. Я значительно продвинулась с точки зрения фотографии, но по-прежнему была далека от искусства. Встал вопрос, что делать дальше. Тогда я поступила в Свободные мастерские, школу Московского музея современного искусства (ММОМА). На тот момент некоторые из моих однокурсников уже активно выставлялись и даже были представлены галереями. А я не знала, вправе ли вообще называть себя художником и не по ошибке ли мне отправили письмо о зачислении.   

Учиться искусству, особенно современному, ненамного проще, чем ловить свой хвост, если ты собака. Оно, вроде, рядом, происходит здесь и сейчас, но так подвижно, что не даёт себя ухватить — остаётся только щёлкать зубами. Год в Свободных мастерских выдался мучительно хорошим. Пришлось смириться с тем, что абсолютное большинство только что придуманных мной идей, кто-то другой уже давно воплотил. Это стало очередным вызовом и поводом для развития. А также важным этапом начала работы над новыми проектами и представления своих работ широкой публике.  

Большая часть ваших работ — это пейзажи. Некоторые из них (And there was no sky) кажутся первозданным, такими какими они могли быть миллионы лет назад, в других есть следы присутствия человека (тени фигур, окна домов, вывески, руины лодок, кресты на кладбище). При этом во всех ваших пейзажах ухвачено неуловимое состояния между жизнью и смертью, временем и безвременьем. Расскажите пожалуйста, насколько важна для вас категория времени? Что пейзаж может рассказать нам о нашей жизни и о нас самих?  

Фотография по сути своей является отпечатком времени. Неважно, любительский это снимок из семейного архива или тиражный принт из музейной коллекции. Мы видим статичное изображение, навсегда застывшее в определенном моменте, но не знаем, что происходило в этой сцене за секунду до срабатывания затвора или сразу же после. Именно эта хрупкая связь с реальностью и возможность при этом конструировать свою кажутся мне притягательными.

Пейзаж в этом смысле дает большую свободу. Иногда я намерено делаю его приближенным к документальному, как в серии Stay afloat, чтобы показать следы присутствия человека и то, как оно меняет ландшафт местности. А иногда, наоборот — раскладываю мир на элементы, лишенные каких бы то ни было географических признаков. И то, как зритель смотрит на изображение, какие задает вопросы, верит ли он в возможность существования подобного пейзажа в реальности или считает его абсолютно фантазийным, имеет для меня большое значение.

Для ваших работ важна категория пустоты. В описании проекта And there was no sky вы говорите, что пустота — это глубоко личное понятие, и что она видна только внутреннему зрению и тут же спрашиваете, смогут ли наши глаза охватить всю широту пустоты. Мне кажется интересным и захватывающим то, как вы совмещаете эти две точки зрения: физический взгляд, смотрящий вовне и одновременно фиксацию внутреннего невидимого состояния. Расскажите, пожалуйста, подробнее, что значит для вас пустота и где та точка, в которой сливаются внутреннее, глубоко личное и сверхчеловеческое?   

Пустые пространства, без лишнего шума, в том числе визуального — то, что меня наполняет. Это могут быть нетуристические места или туристические, но в «не сезон». Как правило, что-то природное, за пределами города, сформированное без или с минимальным вмешательством человека. Оказавшись там, я отключаю ненужные мысли и погружаюсь в тишину. 

Два ваших проекта — Man in the City / The City in Man и Pendulum посвящены городам. В первом случае вы, перефразируя Ле Корбюзье, называете город «машиной для жизни» и в снимках этой серии многое напоминает об эстетике конструктивистов: они черно-белые с неожиданными ракурсами и динамичными композициями. А в Pendulum как будто совсем другой подход: стены, прорезанные бесконечными окнами, выстроены как плоские монотонные фасады. Дорожные знаки, надпись «опасная зона», линии проводов — все это добавляет тревожности в и без того безрадостный мир. Расскажите, пожалуйста, про ваш взгляд на город. Как он менялся, и что для вас является главным, когда вы снимаете городские пейзажи? 

У меня с городом своеобразные отношения и противоречивые к нему чувства — я без города не могу, но в то же время быстро от него устаю. Отсюда эстетика в снимках, которая соседствует с унынием. 

Мои архитектурные работы обычно не привязаны к конкретному месту, это скорее собирательный образ современного мегаполиса и человек в нем — одна из деталей общей конструкции. В серии Man in the City / The City in Man люди или почти незаметны, или сливаются с окружением — намертво врастают в подземные переходы, превращаются в окаменевшие детали скульптур, отпечатываются едва заметными бликами в отражении витрин и окнах небоскребов или отсутствуют вовсе. А город, наоборот, выходит на первый план и обретает собственное тело, выпрямившись во весь свой многоэтажный рост.  

В Pendulum я хотела создать пространство, отражающее идею «не-места». Название серии отсылает к понятию маятниковой миграции. Это явление, которое встречается во многих крупных городах — рабочих мест там в избытке, а доступного жилья, как правило, нет. Люди селятся на окраинах, что приводит к необходимости ежедневной маятниковой миграции — из дома на работу и обратно. В результате дом становится местом ночевки — не больше, отправной точкой для ежедневного изматывающего маршрута, реальностью транзита со стертой идентичностью. Мне хотелось передать двойственное ощущение густонаселенных и одновременно необитаемых домов. Глядя на изображения, мы понимаем, что внутри могут быть тысячи людей, но там ли они на самом деле или застыли где-то в безвременье между работой и домом — неизвестно.  

Мой последний вопрос будет о вашей работе в Великобритании. Изменилась ли как-нибудь ваша практика после переезда сюда? Удается ли вам находить здесь пустоту? И отличается ли эта пустота от пустоты в России? 

Да, изменилась, и сильно. Мне стало тесно в рамках того, с чем я работаю обычно. И показалось даже не совсем уместным снимать сейчас пейзаж и город. Я начала погружаться в новую для себя тему — эмиграции. 

В прошлом году я была в арт-резиденции в Карловых Варах. Это место, где в силу разных причин сформировалось большое русскоговорящее эмигрантское сообщество. Я снимала людей, которые родились, выросли и профессионально состоялись в разных городах и регионах постсоветского пространства, и которые решили переехать в Чехию. Особенно мне был интересен опыт адаптации тех, кто эмигрировал давно и смог встроиться в новую среду. Их дети уже говорят на чешском лучше, чем на родных языках. А вот как и кем они сами себя ощущают спустя годы жизни в эмиграции — вопрос, на который я как раз искала ответ.

Также в прошлом году, но уже в Великобритании, я снимала проект, посвященный «дому» и его значению для тех, кто вынужденно или по собственному выбору стал эмигрантом. В проекте приняли участие жители России и Украины, которые после февраля 2022 года покинули свои дома в родных странах и переехали в UK. Каждый по своим причинам. На время или навсегда. Через фотографию я старалась рассказать истории людей, снять их в тех местах или с теми предметами, которые дают им ощущение дома, понять — из чего вообще оно складывается? Из памятных вещей, которые они привезли с собой? Из повторяющихся ритуалов, привычек, вкусов и запахов? Или понимание дома в новом месте стало принципиально другим? А возможно, дом в привычном смысле вообще перестал существовать.  

Я не хотела ограничиваться документальной или репортажной историей. Мне мало было просто зафиксировать людей в новом для них пространстве. Многих я снимала в первые недели, дни и даже часы после переезда. Мой проект стал поводом познакомить их с местом, в котором они оказались. Узнать, подружатся ли они или испытают дискомфорт от соприкосновения друг с другом. С каждым героем мы провели вместе день, иногда два. И это всегда было не только съемкой, но и разговором в процессе. Очень ценно, что люди открывали дверь в свой новый дом перед человеком, с которым они не были раньше знакомы, доверяли мне и не боялись быть уязвимыми перед камерой. 

После переезда я лично также остро осознаю потребность найти то место, где «чувствуешь себя, как дома». И речь не о крыше со стенами и не о ностальгии по прошлому. Это скорее вопрос встраивания в новую среду — языковую, культурную, профессиональную — и ощущение своей нужности здесь. Вероятно, это та самая пустота, которую еще только предстоит заполнить.