Загрузка ...
На коронации Елизаветы II ему досталось место на хорах рядом с органом. Это самая верхотура Вестминстерского аббатства. Вид сверху. По сути, последний ярус. Тем не менее Сесил Битон был абсолютно счастлив. Его мечта сбылась. Выше только небо.
Для всех высокопоставленных особ, собравшихся на историческую церемонию 2 июня 1953 года, он был всего лишь фотографом, «обслуживающим персоналом», и только для самых сведущих — светским львом, королем Vogue, арбитром вкусов и моды, одной из самых ярких звезд послевоенного Лондона. Забавная подробность: тогда в шелковом цилиндре у Битона предусмотрительно было спрятано несколько бутербродов (церемония в Аббатстве обещала быть бесконечной), а впереди ему еще предстояла нервная фотосессия в Букингемском дворце.
Сегодня, когда я думаю о Сесиле Битоне, то всегда представляю его в щегольском фраке с неизменным альбомом для рисования, где он делал свои летучие, быстрые наброски. Плюс, конечно, цилиндр с cucumber sandwiches, о которых никому не полагается знать.
Судя по сохранившимся дневникам, Битон мог быть едким, саркастичным, порой довольно противным. Напудренный сноб со всепонимающей улыбкой на тонких злых губах, стеснявшийся ранней лысины и отчаянно скрывавший от всех свою гомосексуальность. В первом случае прикрытием служил все тот же цилиндр, а еще чаще широкополая шляпа из итальянской соломки, которую он носил в любую погоду, зимой и летом. А во втором — миф о его великой любви к Грете Гарбо, на который однажды он чуть не женился. Неизвестно, что по этому поводу думала сама знаменитая шведка. Но, похоже, замуж за Битона выходить точно не собиралась. Зато ему одному она позволила себя фотографировать уже после того, как окончательно покинула кинематограф, отгородившись от всего мира непроницаемыми черными очками. Только Битону она почему-то доверила свои тайны, страхи и новые морщины. Почему?
На этот вопрос можно попытаться найти ответ на выставке «Сecil Beaton’s Fashionable World» («Модный мир Сесила Битона»), открывшейся недавно в Национальной портретной галерее в Лондоне.
Конечно, он был невероятно обаятельный и остроумный. Профессиональный шармер. Никто не умел так мгновенно и навсегда очаровывать самых сложных и неприступных женщин, как Гарбо, или входить в доверие к самым влиятельным и властным государственным деятелям, как Черчилль и Монтгомери. Не будучи аристократом по рождению, он был принят как свой в королевской семье, став любимым фотографом королевы-матери и Елизаветы II. Но одновременно Битон умудрялся дружить с герцогом и герцогиней Виндзорскими, той самой скандальной парой, которой был заказан вход в Букингемский дворец. Битон даже был приглашен в качестве официального фотографа-хроникера их исторической свадьбы, стоившей Эдуарду VIII трона и закончившейся пожизненным изгнанием.
Cecil Beaton
Да, Битон был прекрасным портретистом, видевшим свои модели насквозь. Талантливым художником-графиком с безупречным чувством линии и пропорций. Профессиональным светским обольстителем, легко преодолевавшим любые социальные или психологические барьеры. Но ведь было же что-то еще, сделавшее его одной из ключевых фигур cafe society по ту и другую сторону Атлантики?
Страсть к Красоте. Именно так, с заглавной буквы! Битон был ее заложником, защитником и главным идеологом на протяжении почти полувека. Он яростно восставал против всего, что Красоту может опорочить или бросить на нее хотя бы легкую тень. Для него Красота всегда права. Никакие другие категории и критерии его, похоже, не интересовали. Ни в жизни, ни в творчестве.
Только во время войны, когда он стал корреспондентом американского «Life» и с головой погрузился в разные каждодневные ужасы, он неожиданно обнаружил в себе и дар человечности, и даже редкую душевную стойкость. Но при этом, когда он смотрел в глазок фотокамеры, то видел там не только сгоревший остов немецкого танка, но эффектную черно-белую абстрактную композицию. А когда снимал руины в районе Собора Св.Павла после немецкой бомбежки, то у него получалась потрясающая театральная декорация, в которой можно было легко представить себе оперу Вагнера или Верди.
По своей природе Битон был очень театральным человеком. Театр был его первой любовью, а под конец – одним из главных источников дохода. Роялти за костюмы и декорации к мюзиклу «Моя прекрасная леди» обеспечили ему безбедную старость, а заодно и вожделенный Оскар.
Но дело не только в деньгах и наградах. Он любил актеров никак не меньше коронованных особ. С ними ему не надо было никого изображать, подстраиваться, льстить. Только рядом с ними он становился тем, кем ощущал себя с самого начала, — властителем своего модного мира, постановщиком невиданных зрелищ и немыслимых дефиле.
Немного тиран, немного фат, но всегда глубокий и тонкий психолог. Даже с самыми великими звездами он умудрялся проделывать то, что считал нужным, добиваясь поразительного эффекта, на который они, может, сами и не рассчитывали. Например, Рудольф Нуреев, хоть и вел себя с Битоном по-хамски, получится у него мечтательным и романтичным юношей.
А Мерилин Монро, которая опоздала на полтора часа, резвится у Битона в кадре как пятилетнее дитя. То прыгает на диван, обнимая подушку, то берет в рот стебель, то затягивается ромашкой, словно сигаретой. Очень задорная тогда получилась фотосессия. Хотя легко представить, как все заканчивается беспричинными слезами. «…Притворная сирена, — читаем в дневнике Битона, — бесхитростная, как рейнская дева, и невинная, как лунатичка, разгуливающая ночью по коридорам замка с закрытыми глазами».
Общеизвестно, что Битон обожал Одри Хэпберн. Об этом легко догадаться не только по ее портретам, но и по его дневниковым записям. Просто Леди Совершество. «Умная и проницательная, задумчивая, но восторженная, откровенная, но тактичная, уверенная в себе, но совсем не тщеславная. Нежная, но без приторного привкуса сентиментальности, Одри Хэпберн — самое яркое явление в кино, появившееся после войны… Понадобились руины Бельгии, английский акцент и голливудский успех, чтобы сформировать такую невероятную личность, лучше всех выразившую послевоенный дух нашего времени».
Именно Битон, бесконечно конфликтуя с режиссером Джорджем Кьюкором, сочинил образ Элизы Дулитл в фильме «Моя прекрасная леди». Сохранилось 350 снимков, которые он сделал за два съемочного дня, без устали фотографируя Одри в эдвардианских нарядах и шляпах по своим эскизам. Сегодня остается лишь восхититься беспримерной выдержкой модели и талантом художника. Оба, и Одри, и Битон, знали, что у них должен получиться шедевр. И не ошиблись.
А вот с Элизабет Тейлор отношения у него не сложилась. «Она воплощает все, что я ненавижу», — запишет он после первого знакомства со звездой. Сесил нашел Элизабет до такой степени вульгарной, что даже не смог выдавить из себя ни одного комплимента, полагающегося в таких случаях.
«Я чувствовал, что должен вести себя профессионально, но не мог побороть отвращения к этому чудовищу… Ее груди, огромные и обвислые, как у крестьянки, кормящей грудью ребенка в Перу. На шее у нее красовалась бархатная лента с самым большим бриллиантом в мире… На ее толстых, грубых руках было еще больше крупных бриллиантов и изумрудов, а на голове — нелепое нагромождение из бриллиантовых ожерелий. И это самая притягательная женщина в мире!»
При этом портрет Элизабет Тейлор, сделанный им в 1970-ом году для знаменитого Прустовского бала, — несомненно один из лучших на выставке.
Зато Битон никогда не переставал восхищаться другой Елизаветой — королевой Великобритании, которую знавал еще юной принцессой и неоднократно фотографировал.
«Ее истинное обаяние, как и у ее матери, не передается на фотографиях, но всякий раз, когда видишь ее, восхищаешься, насколько она спокойная, притягательная и в то же время трогательно участливая, сочувствующая и внимательная, причем гораздо в большей степени, чем того требует королевский протокол».
Тогда, сразу после коронации в 1953 году он сделал несколько восхитительных портретов молодой королевы, которые также представлены на выставке в Национальной портретный галерее.
Наследие Битона огромно. Организаторы во главе с куратором, историком фотографии и редактором журнала Vogue Робином Мюиром проделали огромную работу, отобрав 200 фотографий, эскизов, рисунков.
Жаль, что от знаменитой поездки Сесил Битона вместе с Эльзой Скиапарелли в Советский Союз в ноябре 1935 года ничего на выставке не представлено. Он тогда снимал украдкой, пока никто из «сопровождающих лиц» это не видел. Но перед самым отъездом ему пришлось отдать пленки в соответствующие инстанции. Оказывается, тогда перед въездом в Союз вся фототехника регистрировалась, а пленки иностранцев проявлялись и просматривались. Результаты этих процедур оказались плачевными. У себя в дневнике Битон записал: «Похоже, что мои снимки окунули в бак с холодной бобовой похлебкой. Они были безнадежно испорчены».
И все же кое-что в архиве Битона осталось: виды Новодевичьего монастыря, запорошенный снегом Храм Троицы Живоначальной в Останкино, ледяная брусчатка пустынной Красной площади, какая-то застенчиво улыбающаяся няня с двумя маленькими детьми, закутанными в пуховые платки, в сквере на Исаакиевской площади. В этих снимках чувствуется взгляд иностранца, растерянный и удивленный. Ну и, конечно, сам Битон в черном пальто с фалдами до пят и каракулевой шапкой набекрень.
Кто его тогда снимал на фоне заснеженных могучих дубов и где это было — неизвестно. Но и тогда он успел приосаниться в полном соответствии с заветом своего ментора и кумира Оскара Уайльда: «Первый наш жизненный долг – принять позу. А в чем заключается второй, никто не знает».
Выставка работ Сесила Битона проходит в National Portrait Gallery до 11 января 2026 года. Билеты можно приобрести по ссылке. Разумеется, клуб «Зима» уже запланировал ее посещение.
