Загрузка ...«Братья Карамазовы», Малый драматический театр — Театр Европы,
Санкт-Петербург
Пьеса Льва Додина по мотивам Достоевского. Постановка — Лев Додин. Художник — Александр Боровский.
В спектакле, который без сомнения назовут гениальным, о котором напишут статьи и диссертации, нет ничего лишнего. Говорят, что Микеланджело на вопрос о том, как ему удаются такие совершенные скульптуры, ответил, что он «берет большой кусок мрамора и отсекает от него все лишнее». Так и здесь: из множества персонажей романа Достоевского Лев Додин оставил лишь семерых: отца Федора Павловича, братьев Митю, Ивана и Алексея, Смердякова, Катерину Ивановну и Грушеньку. Спектакль, который легко мог бы длиться несколько дней, умещается в несколько часов. Для упоительного, сладкого и низменного разочарования в роде человеческом этого хватает.
На правой половине темной сцены физически крепкий, мускулистый Алеша (Евгений Санников) переодевается из монашеского в мирское. Mens sana in corpore sano — в здоровом теле здоровый дух. Сцену делит черная подвижная стена. Лишь Алеше будет позволено пройти ее насквозь: не только туда, в мир, но и вернуться — бежать — обратно. Все прочие останутся по другую сторону, на левой половине. Нет им прохода, нет спасения.
«Ты чего пришел, Алеша? — спросит Иван. — Мир спасать? Нас спасать? Ничего у тебя не получится».
И ведь прав оказался Иван. Ничего у Алеши не получилось и получиться не могло.
Ох, как нехороши, нечисты они все: старик Карамазов, одновременно мощный и скабрезный (Игорь Иванов); Митя (Игорь Черневич), уже сильно поживший, последние силы откутивший на чудовищном и притягательном разгуле в Мокром; Смердяков (Олег Рязанцев), чья смердящая история и припадки только придают спокойного презрения и ненависти. Две женщины: Катерина Ивановна (Елизавета Боярская) и Грушенька (Екатерина Тарасова), которые должны были бы так отличаться друг от друга, но оказываются гораздо более схожими, чем различными. Одинаково скроенные пальто. Одинаково высоко зашнурованные ботинки. Одинаково белые босые ноги. Одинаковое женское начало и всему одинаковый похотливый конец.
В финале все эти персонажи, весь спектакль игравшие трагедию и ломавшие комедию, вдруг сбросят с себя всякие приличия и маски и пустятся в кошмарный танец с извиваниями, неприличными восклицаниями, оскорбительными звуками, будто уродливые дьявольские фигуры с картин Босха. И останутся там, на левой стороне сцены, неспособные перебраться на правую (праведную) и пустую часть, куда в отчаянии и ужасе бежит Алеша и где безумно вращается над ним одинокий софит — глаз божий. Разочарование в природе человеческой редко бывает так хорошо сыграно.
Вопрос о степени гениальности «Карамазовых» в МДТ мы оставим на вкус и личное мнение других рецензентов. Глядя из Лондона, лишь зададимся вопросом: где проходит грань между драгоценными изделиями в ювелирных магазинах на Old Bond Street и произведениям искусства, выставленными в находящейся поблизости Королевской академии? «Карамазовы» в МДТ — это ювелирно сделанная театральная вещь. Штучный товар. Увидеть театральную работу такой мощи и одновременно изящества случается нечасто. И все же в далекой театральной памяти еще жив спектакль Додина «Кроткая» с Олегом Борисовым по одноименной повести Достоевского. Тому давнему спектаклю совершенно точно было место не в ювелирной лавке, а среди произведений большого искусства, например рядом со скульптурами Микеланджело.
«Все тут», Московский театр «Школа современной пьесы»,
Москва
Идея, композиция, постановка — Дмитрий Крымов. Художник — Мария Трегубова.
Тем, кто окажется на постановке «Все тут» в зале Московского театра «Школа современной пьесы», совсем необязательно знать, что Дмитрий Крымов оттолкнулся от американской пьесы начала ХХ века «Наш городок» Торнтона Уайлдера. Или что родители Крымова — режиссер Анатолий Эфрос и театральный критик Наталья Крымова — одни из лучших, кто были в советском театре второй половины ХХ века. Или про то, кто такая Нонна Скегина — легендарный завлит и верная соратница Эфроса. Желательно знать, конечно, но необязательно.
Щемит в душе от того, что все, кто «тут», на самом деле, увы, к сожалению, уже «там».
Важно распознать, что этот спектакль — несентиментальное признание в любви к театру без декораций; к красочному калейдоскопу персонажей американских, грузинских и московских; к отдельным героям вроде актерского автопортрета самого Крымова, пресловутой матерщинницы Скегиной, бандитки Соньки Золотой Ручки (обе роли в виртуозном исполнении Марии Смольниковой) и трехметрового Антона Павловича Чехова. Бесконечное воображение Крымова (театрального художника по образованию) рисует и стирает одну смешную и трогательную сцену за другой, чтобы пришла следующая. На сцене жонглерски разбивают яйца и жарят яичницу, приходят на похороны и свадьбы, играют в радиоуправляемые машинки, устраивают Чехову встречу с Сонькой на Сахалине, где та подсказывает ему тему для будущей «Чайки». Здесь признаются в любви к людям, которые, собственно, и составляют театр.
В жизни большинства театральных людей наступал момент, когда они влюблялись в театр (у Крымова-подростка, возможно, поход на спектакль «Наш городок»). Часто только этим можно объяснить преданность театру, который для большинства редко приносит большую славу или богатство. Можно ничего не знать о Скегиной, но хорошо узнаваем тип такой женщины: часто немолодой, одинокой, с грубоватым низким голосом — ангела-хранителя большого художника и человека, который не может жить без театра. Неудивительно, что Скегина завещала развеять ее прах над могилой Эфорса. На сцене этот прах в руках Крымова превращается в золотые звездочки. Щемит в душе от того, что все, кто «тут», на самом деле, увы, к сожалению, уже «там». Утешает лишь то, что сохраняется их связь с теми, кто пока еще (слава богу) здесь, в зале: то есть с нами.
«Борис», Проект Дмитрия Крымова,
Москва
Спектакль по мотивам исторической драмы А. С. Пушкина «Борис Годунов». Автор проекта — Дмитрий Крымов. Продюсер — Леонид Роберман. Художник — Анна Гребеннникова.
Тему распада и смерти Крымов продолжает в «Борисе» также энергично и с тем же воображением, как и в проекте «Все тут», но уже без того тепла. Худенький и легкий Борис Годунов (Тимофей Трибунцев) подвижен, как ртуть: так же мало предсказуем и смертельно опасен. Окружающие его тяжеловесные холуи и бояре медлительны только на первый взгляд. Они готовы ко всему и всегда. Надо будет — поприветствуют Бориса, хотя и вяло. А надо — увернутся: почем знать, облобызает их сейчас «вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач» или в ухо даст? Взбредет Борису «поклониться гробам почиющих властителей России», и гробы мигом приволокут вместе с «почиющими властителями». (Эта сцена должна была смотреться особенно убедительно в Музее Москвы среди тысячи артефактов эпохи Ивана Грозного). Невелика беда, что «почиющие властители» смердят трупным запахом — можно носы зажать или маски надеть. Никакая чума не может помешать очередному восшествию на трон и пиру с ломящимся фуршетом. А поинтересуйся вдруг умный Борис у организаторов мероприятия: «Не перебор ли с гробами-то?» — нужно, конечно, сразу согласиться, что перебор! Глядишь, пронесет.
Худенький и легкий Борис Годунов (Тимофей Трибунцев) подвижен, как ртуть: так же мало предсказуем и смертельно опасен.
У торжественных инаугурационных концертов (формат «Бориса») своя драматургия. Чествуемый правитель — повод, но не режиссер. Сегодня ты царь, а завтра будешь червей кормить под красным концертным роялем. Несчастная ведущая продолжит так же тихонечко напиваться от унижения, бесподобный хор престарелых хоровых певиц в зеленых бархатных платьях все равно будет танцевать с молодыми холуями из охраны. Хорошо хоть, что покойники из гробов не приглашают дам. Здесь, главное, не ошибиться.
Опытный Шуйский (в уверенном неторопливом исполнении поэта Дмитрия Быкова), увы, ошибается, не вовремя рассказав Борису о лженаследнике престола, затем понимает свою ошибку и платит за нее выбитыми зубами. Не ошибается только Лжедмитрий — потому что юродивый. Кричит, как заведенный, свой заученный текст, невзирая на выпирающие зубы, чудовищный дефект речи и неопределенный пол — то ли мальчик, то ли девочка. Отмороженный отрок, который даже у Бориса вызывает оторопь, не говоря уж о Марине Мнишек — жертве жесткого мезальянса.
Унижение здесь ужасно тем, что его не только чинят (Борис), но и принимают (остальные). Испытавшая его на себе случайная новенькая (замечательная Виктория Исакова), не может отказать себе в селфи с Борисом: будь то результат стокгольмского синдрома или общего человеческого распада. Но сколько веревочке не виться… Провал президента-резидента образца XVI века получается весьма буквальным, хотя и патриотическим — сквозь красный концертный рояль «Москва». «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля», в то время как Шуйский-Быков в окружении других бояр вытирает кухонным полотенцем кровь с рук. Конец концерта. Или только первого его отделения?