Загрузка ...
Мне бы очень хотелось говорить только про вашу музыку, потому что я ее люблю. Но тему войны, в состоянии которой мы живем последние полтора года, обойти невозможно. Я знаю, что в России вы перестали выступать еще задолго до ее начала — в 2019 году. С чем было связано это решение?
Когда я родилась, училась и когда началась моя музыкальная карьера, я не могла самостоятельно выбрать страну, в которой хотела бы построить свою профессиональную жизнь. В Грузии, как и в других советских странах, выбор был только у детей из привилегированных семей, поэтому моя единственная реальная возможность начать карьеру появилась лишь в России — это произошло в 2004 году. Но пела я исключительно на грузинском языке, редко принимала участие в концертах, совсем не появлялась в «желтой» прессе. Я знала, что моя музыка — для особенных. Мы выступали только там, где наша фонетика была понятна.
Затем, с 2006 года в Грузии начали происходить большие изменения. У нас строились серьезные институты, менялось мышление людей, у молодежи, наконец, появилась возможность выбирать и строить свою жизнь так, как им захочется. Открылись все двери — и об этом мы старались постоянно рассказывать, пока в 2008 году не началась война. Помню, как я тогда попала в Москву, смотрела телевизор в течение недели и мне действительно казалось, что моя Грузия не находится в том состоянии, в каком она была на самом деле. С тех пор я хорошо знаю, как работает пропаганда и как она влияет на человека.
Со временем проблемы в России только усугублялись. Я старалась быть голосом своей страны и ее истории, но говорить становилось все сложнее и сложнее. И хотя война в Грузии давно закончилась, страшные вещи продолжали происходить. Поэтому в 2019 году, когда российский депутат приехал в Тбилиси, сел в грузинское правительство и начал нам диктовать, что делать, у меня произошел переломный момент. Я поняла, что это финал. В тот вечер на улицы вышло более 100 тысяч человек.
В июне прошел мой последний российский концерт — на фестивале «Усадьба Jazz» я спела с девочкой из Беларуси, которая потеряла зрение. Мы долго обсуждали, что будем петь, она говорила с мамой о том, что ничего не боится, потому что пением может вылечить себя. Я не могла ей отказать, даже если весь мир был против меня. Мы вышли вместе на сцену и тогда я почувствовала, что на этом все.
Когда есть возможность вести диалог, ты находишь силы держаться. А когда его нет — ты теряешь внутреннюю силу идти дальше.
В 2008 году, когда в Грузии началась война, вам казалось, что диалог еще возможен?
В 2008 году я родила сына. Мой муж — врач — стоял на резерве, работал с друзьями в городе и ждал того, что, возможно, им всем придется отправиться на войну. Было очень сложно: мы смотрели, как над нами летали самолеты, как бомбили аэропорт, но не могли поверить в происходящее. Тогда семь европейских лидеров прилетели в Тбилиси и стояли вместе с нашим народом на митинге, чтобы город не бомбили. Это было сложное время, но опыта не хватало, внутренних сил было мало, и я очень надеялась, что диалог еще возможен. Я верила, что у меня есть своя позиция, которая может помочь что-то изменить.
Как мы видим сегодня, диалог ничего не решает. Оказывается, что в XXI веке, когда люди постоянно говорят о том, что надо относиться с уважением друг к другу, о свободе мысли и свободе слова, есть государство — третье государство мира, которое думает, что сила — это все. Поэтому нам приходится продолжать бороться.
Теперь вы продолжаете бороться не только за свободу Грузии, но и за свободу Украины. Даже открыли свой благотворительный фонд. Как вы узнали о том, что Россия снова начала войну?
Я была дома, в Грузии, когда узнала об этом. Это не только боль, это взрыв внутри — когда разрушается все, во что веришь, все, в чем видишь какую-то перспективу. В каждом городе, где взрывали бомбы, насиловали и убивали людей, я выступала. Кроме того, на войне оказался мой партнер, с которым мы вместе организовывали концерты на протяжении пятнадцати лет. Поэтому все перевернулось.
Первое спасение я нашла в том, что начала собирать гуманитарную помощь. Было несколько вызовов, потому что менялись требования и запросы, в которых нуждалась Украина. Мы помогали людям, которые выезжали в Россию из-за того, что у них не было возможности выбраться в другую сторону, перевозили и заселяли их, покупали билеты. Сначала это происходило при поддержке государства, потом пришлось самостоятельно искать ресурсы для того, чтобы продолжать.
По этой же причине в марте я создала Nino Katamadze Foundation — фонд помощи украинским беженцам в Грузии. Сейчас мы продолжаем встречаться и работать. У нас появились новые проекты: нужна помощь детям, школам, кроме того, параллельно мы организуем для детей в Тбилиси занятия, где занимаемся с ними арт-терапией, учим языки, в чем нам помогают волонтеры и общественные организации.
Каждый день переживать сложно, потому что кажется, что этой страшной человеческой агрессии нет конца. Думаешь, ну когда же это закончится? Нет конца. Но самое страшное, что эта боль оживила все боли, потому что у нашей Грузии также забрали Абхазию, забрали Осетию, более 300 тысяч беженцев, которым пришлось уехать из дома, и русские также страшно вели себя там.
В Грузии сейчас живет много украинцев?
Не много, здесь очень мало украинцев. Было изначально 48 тысяч, потом стало 24 — многие уехали, потому что боятся. Сейчас здесь много россиян: некоторые из них ведут себя нормально, некоторые — страшно. К сожалению, наше государство поддерживает их.
Я понимаю, что русские, которые приезжают в Грузию, пытаются бежать от войны и от решений правительства, с которыми они не согласны. Большинство из них — против агрессии. Многие стараются поддерживать Украину всем, чем могут. Они оказались в такой ситуации, когда непонятно, куда себя деть — они не нужны никому дома, они не нужны здесь.
Нужно четко разграничивать тех, кто убегает от того, чтобы не воевать, и тех, кто воюет за свой дом. Люди в Украине потеряли все, потому что кто-то так захотел. Это то же самое, что в мою квартиру зашел бы человек и сказал: «Теперь ты будешь жить только на кухне, а все остальное — мое». Это разные вещи. А сочувствовать — это хорошо, это человечное начало. Но кому сейчас сочувствовать, когда у тебя на ладони две абсолютно разные истории?
К тому же, эмоции — это одно, но если копать в глубину, есть люди, которые до сих пор не осознают, что такое свобода слова, что такое свободный выбор. Это очень сложный процесс.
Сейчас огромная ответственность лежит на тех русских — «хороших», если они могут так себя назвать. Они должны объединиться снаружи и построить свою страну, чтобы возможно было думать не о том, как усилить военную мощь и укрепить границы, а о том, как вернуть все то, что уже разрушила Россия.
Мне ведь тоже пришлось закрыть свою музыкальную карьеру и начать ее заново. Для моей страны, для моего сына — к сожалению. Я не считаю себя за это героем, но я отвечаю за свою жизнь.
С тех пор, как началась война, вы уже несколько раз были в Украине с концертами…
Мы были три раза. И я видела Ирпень, разрушенные больницы, переполненные детские дома.
Первый раз — в начале июня, вместе с Николозом Рачвели играли концерт в метро. До нас там выступал U2 и президент Владимир Зеленский. Потом мы поехали во Львов и сыграли там вместе с филармоническим оркестром.
И вернулись туда еще раз — на День Независимости Украины, когда многие, включая посольства, наоборот, выезжали из страны, потому что находиться там было небезопасно. Я поняла что такое «небезопасно» на своем опыте: за день во Львове включилась сирена более 180 раз. У меня до сих пор стоят приложения на телефоне и я до сих пор слежу за оповещениями. Сегодня, например, в 5 утра она снова работала.
Как вы считаете, музыка способна залечить тяжелые раны — сейчас и всегда?
Музыка — это единственная возможность поговорить друг с другом молча. Очень сложно признать перед самим собой свой страх, то, что мы какие-то маленькие внутри. Нам хочется пожить героическими поступками. Но это абсолютно не легко — нести ответственность и учитывать все нюансы, особенно, когда ты стоишь перед войной и твои обычные поступки заменяются абсолютно новыми инстинктами.
Например, когда я ложилась спать во Львове, рядом со мной всегда был телефон и документы. В День Независимости у меня оставался всего час на то, чтобы встретиться с мэром, потому что я — амбассадор организации Unbroken (платформа, где собирают средства на протезы для тех, кто потерял конечности во время военных действий, и сейчас мы собираем деньги на протезы для детей), и подготовиться к концерту. И тут включилась сирена. Я стояла перед выбором: спуститься в бомбоубежище или остаться и доделать свои дела? Я осталась — подготовилась, побежала на встречу. Вот таким образом ты живешь: не знаешь, что будет через пять минут. Что-то планируешь, а потом не можешь выйти на улицу.
А как вы думаете, что может спасти мир от войны?
Покаяние. Время любви уже прошло. Когда ты наблюдаешь жестокость, которая происходит в мире, когда людей убивают и ты не хочешь этого осознать, места любви нет. Остается только покаяние.
Как ваша карьера развивается после того, как вы остановили концертную деятельность в России?
Я не пела целый год. Занималась фондами, исключительно благотворительными концертами. Только-только начала выступать: была на Кипре, в Казахстане. Жду концерт в Лондоне, потом будет Эстония и Латвия, в сентябре — Америка, зимой — Израиль.
А с чем вы приезжаете в Лондон?
К нашей команде присоединились прекрасные новые музыканты. Но репертуар мы всегда подбираем в зависимости от зала. Вообще мне очень интересно приехать, потому что я была с концертом в Лондоне много лет назад. Мне хотелось бы ощутить, каким пульсом он живет сейчас.
Это значит, что города вас вдохновляют на музыку?
Конечно, это мое любимое занятие — ощущать город, исходя из его истории, социальной культуры. Это очень важно. У каждого города есть свое звучание. Иногда ты понимаешь, насколько жестким или нежным может быть концерт. На все это влияет культура города, в котором мы находимся. Но интересно то, что сразу ты его не ощущаешь полностью. Обычно после того, когда заканчивается концерт в следующем городе, ты понимаешь, что было в предыдущем. Это всегда очень интересно.
Концерт Нино Катамадзе и группы Insight, организованный Bird&Carrot Productions, пройдет 26 июня в Clapham Grand, начало в 19:00. Купить билеты можно тут.
